— Серьёзно? — изумился Гусь. — Тогда за что же Жору все зовут интеллигентом?.. Такую фальшивку пустил!.. — сокрушённо покачал он головой.

— Вот тебе слова олимпийского вальса, — Елена вырвала из тетради Лёни Толкалина листок и протянула его Гусю. — Выучи, а свои дурацкие песни брось…

— В темпе вальса, — прочитал Гусь и продолжал:

— Кстати, — сказала Надежда, обращаясь к Гуляевой, — а почему бы нам не привлечь Гуся к нашему празднику искусств? Понимаешь, Гусь, — обратилась Надежда к Гусю как к равному, — Кубертен, воскресив древнегреческие Олимпийские игры, почему-то не воскресил в них союз спорта и искусства.

— Чего, чего? — переспросил Гусь, принимая равенство как должное и заслуженное.

— Ну, в Греции, — вмешалась Елена Гуляева, — во время спортивных состязаний состязались ещё певцы, поэты. И мы тоже хотим, чтоб у нас… В общем, ты вот петь умеешь…

— И танцевать, — подсказала Фокина.

— И танцевать.

— Ну вот что, — сказал Гусь, поняв, к чему клонит свои слова Гуляева, — у вас своя самодеятельность, у меня своя. А насчёт Кубертена — это по моей части, дайте мне его адрес, и я ему покажу, как упускать… чего он упустил-то?

Гуляева улыбнулась и сказала:

— Кубертен умер в 1937 году.

— Его счастье, — сказал Гусь.

— Кстати, — вставил Тарас, — и пусть Гусь не только себя, но и Жору-Интеллигента призовёт к порядку, и всю его "хиз оркестру".

— Да, Гусь, — встревожилась Елена, — я надеюсь, что ты не только сам будешь вести себя как подобает, но не позволишь никому здесь хозяйничать.

Гусь снисходительно посмотрел на неё.

— Гуляева, я же тебе сказал, что буду ангелом-хранителем ваших олимпийских игр. — Он достал из кармана маленький иконописный портрет казанской божьей матери и широким крестом благословил весь двор, на котором кипела подготовка к играм! — С вами бог! И я!.. Так что вы в полной безопасности!

Затем он, походя, снял висящие на гвозде пять скрещённых олимпийских колец из фанеры и приставил их к затылку, словно нимбы:

— Так начинается житие святого — разумеется, только на время олимпийских игр! — Гуся-великомученика! Извините, побыл бы с вами ещё, но ведь я не только ваш раб, но и божий!

Ударив по струнам гитары, Гусь запел:

С этой чудовищно неграмотной песней Гусь отправился в обратный путь.

Вообще-то для Гуся не существовало ни дорог, ни тротуаров, ни дорожек, ни переходов. Он прокладывал их сам, спрямляя выкрутасы пешеходных тропинок и укорачивая пространство всеми дозволенными и недозволенными способами. (Впрочем, Гусь ведь не только так перемещался, он так и жил!) Гусь сноровисто перепрыгнул во дворе всё, что можно было перепрыгнуть, спрямил, что можно было спрямить, сэкономил всё, что можно было сэкономить и во времени и в пространстве, и, перемахнув через забор, скрылся в никому не известном направлении своей жизни.

— Но ведь Нифертити была женой не Цезаря, а Тутанхамона! — в отчаянии вскричала Надежда. — Это же какая-то очередная фальсификация истории!..

Не обращая внимания на Фокину, все бросились поздравлять Гуляеву.

— Получить от Гуся такую расписку! — восхищался Тарас. — Чудеса! А ты, Толкалин, сомневался! Ура Гуляевой! Качать её!

Все подхватили Гуляеву на руки и подбросили её в воздух. Подхватили и осторожно поставили, как хрустальную вазу.