- Чепуха! - сказал Дункан, но как Фиби ни была увлечена размышлениями о возможных последствиях своего приключения, она видела, что ему ее теория кажется если и не слишком правдоподобной, то интересной.

- Вопрос в том, - пробормотала Фиби, проведя кончиком указательного пальца по выпуклым буквам на одной из кредитных карточек, - что мне теперь делать? Удастся ли мне вернуться назад, или проход закрылся навсегда? - В течение своей речи она глядела не на Дункана, отступившего на шаг, а на Старуху. - Если я отгадаю твое имя, - неожиданно предположила она, - и осмелюсь произнести его вслух, не вернет ли заключенное в нем волшебство меня домой?

Старуха положила на плечо Фиби руку, теплую, тяжелую и успокаивающую.

- Ты уже дома, детка. И тебя привело сюда твое собственное волшебство. Ты здесь, потому что хотела этого самыми потайными уголками сердца.

Дункан вздохнул, снова приблизился к столу и поднял фотографию Элиота, единоутробного брата Фиби.

- Какая замечательная миниатюра, - сказал он, и его лоб прорезали морщины удивления. - Я не могу разглядеть ни одного мазка кисти!

- Потому что их здесь нет, - очень вежливо объяснила Фиби, осознавая, что она и раздражена и испугана. Было в ней еще какое-то чувство, но какое, она затруднялась сказать. - Это называется фотография - нечто вроде отражения, запечатленного на бумаге.

Красивый хозяин дома поднял глаза, прищуренные от подозрительности, тревоги и чего-то еще, что Фиби истолковала как начинающееся доверие.

- А когда это было... будет... изобретено?

- Кажется, где-то в девятнадцатом веке. Есть очень много фотографий времен Гражданской войны, которая началась в тысяча восемьсот шестидесятом году, и хотя в то время процесс был еще очень несовершенным, основы фотографии к тому времени были известны.

Дункан слегка побледнел, и на его скуле снова заходил желвак.

- Что это за Гражданская война? - спросил он без всякого выражения.

- Едва ли вы готовы слышать об этом, - ответила Фиби. - Вам еще предстоит узнать о Революции и... ну, скажем, о войне, между Севером и Югом, которая была не лучшим событием в истории нашей страны. Потом еще был Вьетнам, но это вас просто расстроит...

- Хватит, - прервал ее Дункан. - Вы хотите сказать, что наш народ будет воевать сам с собой?

Фиби вздохнула, жалея, что упомянула об этом периоде американской истории.

- Да, - кивнула она.

- Из-за чего?

- Все это очень сложно, но, как мне кажется, главной причиной было рабство.

Похоже, у Дункана не на шутку разболелась голова.

- Даже сейчас, - пробормотал он, - этот вопрос вызывает горячие споры между самыми горячими патриотами.

- Если бы вы запретили рабство, когда сочиняли Декларацию Независимости, то все, особенно чернокожие, были бы избавлены от множества бед. Но этого не случится: плантаторы из южных колоний станут утверждать, что рабство необходимо для экономического выживания, и, в конечном счете, они возьмут верх.

Старуха прервала ее. - Хватит этих речей, детка, - сказала она, осторожно положив руки на поникшие плечи Фиби. Напряженные мышцы расслабились с головокружительной быстротой, как будто ей ввели какой-то сильнодействующий наркотик. - А теперь иди со мной. Тебе нужно погреться на солнце и подышать свежим воздухом, если ты хочешь поправиться.

Фиби не стала возражать, что ей не нужно поправляться, потому что сама не была вполне в этом уверена, если вспомнить все, что случилось с ней с прошлого вечера. Кроме того, она чувствовала глубокое и естественное стремление к морю, небу и тропическим бризам, которые шумели и гудели над волнами. Она медленно поднялась, и ее взгляд встретился с взглядом Дункана. Затем, потерпев какое-то неопределенное, но, совершенно восхитительное поражение, она опустила глаза и вышла вслед за Старухой из комнаты.