Нечто похожее имело место быть и в случае с Викингом – его родители, если кому вдруг станет интересно, сбежали морем в Финляндию из Прибалтики в том же сорок пятом году – и отпрыск опять‑таки немало помотался по свету. Примерно так же обстояло и с остальными членами группы, включая Мозговитого – народец заковыристого происхождения с причудливой автобиографией, без родины, корней и оседлости, везде чужие и везде свои...

Он распахнул скрипучую дверь и вошел, направился к своему столу, оказавшемуся свободным. Под потолком ожесточенно крутились два вентилятора, размешивая сизые пласты табачного дыма, играла музыка, было шумно, но гомон не перерастал ни в какую вакханалию – в общем, пристойная атмосфера, как‑никак не притон, а вполне респектабельный кабачок, пусть и третьеразрядный. Притонов тоже хватало, но не в этом квартале.

Туристов здесь почти не бывало, и потому в оформлении кабака не усматривалось особенной экзотики – так, несколько неизбежных деталей вроде парочки перекрещенных старых сабель над стойкой, потемневшего штурвала на стене и засиженной мухами картины. На ней крайне живописный джентльмен удачи с ножом в зубах и дюжиной пистолетов за кушаком решительно увлекал полумертвую от страха пышную красотку по узкой улочке пылающего городка.

Для туристов здешний хозяин держал совершенно другой кабак в глубинах Старого города. Вот там экзотическими причиндалами был увешан каждый квадратный сантиметр стен, а получавшие свой процент агенты туристских компаний автобусами возили туда жаждущих карибской экзотики путешественников, объясняя, что покажут самый натуральный притон криминала, разврата и прочих темных дел. Причем убедительно выглядевшие «головорезы» каждый вечер разыгрывали для обмирающей от романтического страха публики всевозможные сцены вроде жутких драк с навахами, карточных игр с ссорами и передачи «партий наркотиков» прямо за столом.

Туристы млели – и, вернувшись домой, хвастались, надо полагать, напропалую, живописно повествуя, что бывали в самом жутком местечке на Карибах, откуда чудом убрались живыми и не ограбленными.

Хозяин и сейчас сидел на своем резном старинном кресле в уголке у ведущей в задние комнаты двери – брюхастый пожилой верзила, негр классического облика, но по фамилии Хименес (потомок рабов, завезенных сюда испанцами), мужик оборотистый и зажиточный, особо не впутывавшийся в темные дела, но обросший разными связями. Мазур, мимолетно глянув на него, ухмыльнулся про себя – проныра Хименес и не подозревал, что советская разведка знает его делишки лучше, чем он сам, опять‑таки благодаря консультациям с кубинцами...

Усевшись за столик, Мазур дружелюбно хлопнул по заду не успевшую увернуться мулаточку официантку, попросил пива и, обретя желаемое, лениво принялся озирать зал. Добрую половину присутствующих он уже знал не только по лицам, но и по именам, как и они его. Девочки занимали боевые позиции у стойки – Мэри и Паолу не видно, кто‑то, надо думать, их уже ангажировал, а вот Линда и Карла с Бекки – на рабочих местах. Пригожие были девочки и недорогие, что характерно, ничуть не похожие на угнетенных жизнью жертв буржуазного общества, с трудом оправлявшегося от последствий колониализма. А вот Мозговитого что‑то не видно, хотя во исполнение недвусмысленного приказа ему давно бы следовало тут появиться и снять Линду. Может, с Мэри или с Паолой упорхнул? Выпихнув его из дома, Мазур дал совершенно четкие и недвусмысленные инструкции – в лепешку разбиться, но предпринять именно те действия, каких требует обстановка и взятая на себя роль.