После того как – уже без всяких извинений и пожиманий плечами – на Флоренс надели наручники и мешок, ее затолкали на заднее сиденье какой-то машины и повезли. Даже врожденный инстинкт ориентации в пространстве не помог на этот раз Флоренс понять, куда ее везут. Примерно через час, а может быть больше, мешок с нее сняли, и она оказалась в ярко освещенной комнате, все еще где-то – слава Аллаху – в Матаре, а не в соседней Васабии. Хотя особенной разницы между этими двумя государствами уже не было.

Флоренс читала Коран, когда услышала, как в тяжелой двери поворачивается ключ. В Вашингтоне она однажды познакомилась с человеком, которого пять с половиной лет держали в заключении и подвергали пыткам в Северном Вьетнаме. Все эти годы он провел в одиночке в невыносимых условиях. Флоренс он рассказал, что даже спустя тридцать лет, стоило ему услышать ключ в замке или звук открывающейся двери, как сердце его начинало биться быстрей и дыхание перехватывало от страха.

Вошедший в камеру мужчина не был одет в черно-синюю униформу мукфеллинов. Видно, и такое возможно.

Флоренс снова надели на голову мешок, сковали цепями руки и ноги и вывели из камеры. Цепи, по ее мнению, служили для психологического воздействия, поскольку вероятность того, что женщина расшвыряет своих тюремщиков и вырвется на свободу, была крайне мала. Флоренс брела босиком по каменному полу, позвякивая кандалами и стараясь попасть в более-менее четкий ритм. Еще она изо всех сил старалась не запнуться и не упасть. Ее положение и без того уже было достаточно унизительным.

Ее подталкивали в спину чем-то вроде дубинки до тех пор, пока она не оказалась в каком-то прохладном месте. Здесь ей пришло в голову, что через секунду мешок с нее стянут и она увидит своего палача с холодным сверкающим клинком в руках. Мысль эта была довольно приятной: если вам собираются перерезать горло, то лучше, чтобы это было сделано аккуратно – при помощи настоящего ритуального меча, а не какого-нибудь ржавого складного ножа для забоя овец.

Флоренс стояла посреди комнаты, в которой работал кондиционер и, к счастью, не было заметно никаких кровавых пятен и пыточных инструментов. Напротив нее за длинным столом сидели трое мужчин. В центральном она немедленно узнала имама исламской республики Матар, эмира Малика, да будет он благословен.

Человек, сидевший от него справа, был в характерной для васабийца темно-бордовой гутре и алой тхобе весьма простого покроя, какие обычно носят мужчины из племени хами-бабб. Со времен шейха Абдулабдуллы Разумного Ваффа аль-Хамуджа, основателя васабийской династии, именно этому племени оказывалось доверие охранять особ королевской крови. Это был Салим бен Джудар, первый заместитель министра общественного здоровья – так в королевстве Васабия называлась секретная полиция. Флоренс была наслышана об этом человеке, и теперь, несмотря на оказанную ей личным присутствием столь высокую честь, во рту у нее пересохло от страха.

Человек, сидевший слева от Малика, был одет в традиционную для мукфеллина черно-синюю тхобу. В его неподвижном взгляде была такая ненависть, какой Флоренс еще никогда не встречала в человеческом существе. Он буквально испепелял своими черными, как уголь, глазами закованную в цепи американку, заслуживавшую вечного пребывания в аду, где ее будет разрывать на части своими гнилыми зубами зловонный и мерзкий в глазах Господа Сатана. Всего вам хорошего, мисс.

– Салям, Малик, – сказала Флоренс.

Мукфеллин вскочил со своего места и буквально заревел на нее, требуя проявить уважение к имаму. Однако Малик жестом остановил его.

– Салям, Флоренц, – улыбнулся он и посмотрел на ее кандалы.