– Побывал?

– Недолго, совсем недолго. А я уже начал забывать твой голос.

– Это нехорошо, – заметил Анфертьев. – Нельзя забывать голоса родных и близких. Как поживает испанский меч?

– Ничего. Висит, улыбается. Скучает по Толедо. Он тебя помнит, чем-то ты ему понравился. Что Танька?

– Нормально. Спасибо. Леших рисует, кикимор, недавно вурдалака изваяла.

– А красавица жена?

– Спасибо.

– А сам?

– Спасибо.

– Старик, что случилось? – спросил Вовушка.

– Случилось? Ничего. По тебе маленько соскучился.

– Темнишь!

– В наши края не собираешься?

– Собираюсь. Через неделю.

– Ну, давай! Посидим, поокаем. Хорошо?

– Хорошо-то хорошо, да чует мое сердце, что ничего хорошего. А?

– Нет-нет… Полный порядок. – Вадим Кузьмич уже жалел, что позвонил. – В общем, пока… Будь здоров…

– Стой! – закричал Вовушка. – Дай трубку Наталье! Хочу говорить с Натальей!

Вадиму Кузьмичу ничего не оставалось, как взять аппарат и потащить к столику Натальи Михайловны, благо длина шнура позволяла. Он поставил телефон прямо на ее рукописи, рядом положил трубку.

– Вовушка, – сказал он.

Разговор был недолгий, стремительный. Вовушка выразил свою радость слышать столь приятный голос. Наталья была счастлива узнать, что у Вовушки все в порядке, на его вопрос о муже, не задумываясь, сказала, что у Вадима Кузьмича дела идут неплохо, он влюбился, и, похоже, всерьез.

– Ну, тогда у него в самом деле полный порядок, – улыбнулся Вовушка и тут же застеснялся, сообразив, что говорить жене такие слова не совсем хорошо.

Наталья Михайловна бросила трубку на рычаги, отодвинула телефон и снова углубилась в бумаги. Когда Вадим Кузьмич попытался что-то сказать ей, решив, что глаза его приняли нормальное выражение, та сунула ему в руки телефон и сказала, не отрываясь от бумаги:

– Сгинь!

Вадим Кузьмич послушно отнес телефон в прихожую, потом прошел в спальню, разделся с некоторой острасткой, боясь, что на нем остались криминальные следы недавней встречи со Светой. И отправился в ванную. Пока упругие струи разбивались вдребезги о плечи, о голову, у него состоялся разговор с Квардаковым. Тот сам начал, и Вадиму Кузьмичу ничего не оставалось, как втянуться в неприятную беседу.

«Скажи, Вадим, почему именно меня ты решил принести в жертву?» – спросил Квардаков обиженно и недоуменно.

«Мне кажется, Борис Борисович, что вы как раз тот человек, про которого никак нельзя подумать…»

«Другими словами, ты топишь меня потому, что уверен – я не утону?»

«Можно сказать и так».

«Ты ошибаешься, Вадим. Тонут все. И потом, чем бы все ни кончилось, мне предстоит пройти через заключение, допросы, через подозрения и насмешки – это все за что?»

«А кого бы вы предложили?»

«Если уж ты решился на этот Кандибобер, попытайся сделать так, чтобы ни на кого не падало подозрение».

«Тогда виноватой окажется Света. Мне бы этого не хотелось. Когда пропадают деньги, а все вокруг чисты, значит, их взял кассир».

«Но почему я?!»

«С вами все удобнее проделать. Вы, Борис Борисович, слишком простодушны, мне легче с вами».

«Но у меня своя жизнь, надежды… Тебя это не смущает?»

«Не настолько, чтобы все переигрывать. И чего вам, в конце концов, опасаться – деньги-то возьмете не вы! Их возьму я.