– Да? Возможно. Это хорошо или плохо?

– Смотря какая причина… Влюбился?

– От этого разве худеют?

– От всего худеют. От счастливой любви, от неудачной любви, от успехов на работе и от провалов, от надежд и безысходности, от взлетов и падений… Толстеют те, с кем ничего не происходит. Ты влюбился?

– Думаешь, могу?

– Можешь, – кивнула Наталья Михайловна, решив что-то про себя. – Вполне. Так кто же она?

– О! – Анфертьев сел на кровать, скрестив босые ноги и глядя на них брезгливо и разочарованно. Какими-то хилыми они показались ему, бесцветными, даже волосатости приличной не было. И свой живот ему тоже не понравился. Дряблое брюшко неудачника, уходящая вглубь раковина пупка, красноватая гармошка от резинки отечественных трусов в синий горошек. Сколько раз собирался купить белые, облегающие трусы югославского производства. А то ведь раздеться в приличном обществе стыдно. Руки… Руки ничего. Длинные пальцы музыканта и преступника, усмехнулся Анфертьев. Линии любви, сердца, ума, бугорки Венеры, Марса, Меркурия… Чистая, ровная линия жизни без точек и пересечений выражает долгую спокойную жизнь в довольстве, а иногда при больших средствах. А вот линия головы, соединенная с линией жизни, обещает счастье и удачи, а прямая, ясная – сулит жизненный путь, освещенный разумом. Хорошо развитый бугорок Юпитера означает умеренную разумную радость. Разветвляющаяся линия сердца приносит богатство и счастливые случайности. Поперечные черточки на третьем и первом суставах указательного пальца обещают получение неожиданного выигрыша. А точки на бугорке Меркурия выдают человека, склонного к воровству. И все линии куда-то ведут, от чего-то уводят, все таят в себе будущее – Анфертьев пристально всматривался в ладонь и все больше проникался таинственным преклонением перед чем-то неведомым ему, живущим где-то рядом, наблюдавшим за ним и про себя усмехающимся.

– Так кто же она? – спросила Наталья Михайловна.

– О! Это прекрасная девушка с лучистыми голубыми глазами, со светлыми волосами… У нее нетронутые губы, и грудь у нее тоже…

– А в остальном она тронутая?

– В остальном? – переспросил Анфертьев озадаченно. – Надо разобраться.

– Когда разберешься – скажешь. Меня это очень волнует. А сейчас гаси свет.

– Обязательно, – пообещал Анфертьев. – Надо только разобраться… Не откладывая, не передоверяя никому…

– Если сам к тому времени не тронешься, – прозвучал в темноте голос Натальи Михайловны.

– И это не исключено. Такие вещи не даются легко, как ты сама понимаешь.

– Отощал ты, брат, ох отощал. Но таким ты мне больше нравишься, – проговорила Наталья Михайловна тем редким для нее голосом, которым пользовалась в полной темноте, в постели, в хорошем настроении и самочувствии. Анфертьев давно потерял надежду увидеть в этот момент ее глаза.

– Тогда я буду нравиться тебе все больше, – неосторожно сказал Анфертьев, но Наталья Михайловна в эту минуту слышала только голос своего чувства.

Очевидно, Марина ждала, что ее кто-то встретит, и ей не хотелось, чтобы встречающий видел ее с Автором, поскольку это могло навести того на тягостные раздумья о нравах на южном побережье в районе поселка Пицунда. Кроме того, внешность Автора была не столь изысканна, чтобы это могло польстить ее самолюбию. Ладно, простим девушку Марину и забудем ее. Забудем. Навсегда. И даже если в будущем она вломится в сознание Автора, в его жизнь и судьбу, он ее не узнает.