|
Но министр ответил, что с частными лекарями дел иметь не желает. Вовушка все больше веселился, и блудливый огонек в его глазах к концу первой недели превратился в лесной пожар. Если бы упрямый министр увидел его хотя бы раз в таком вот настроении, он содрогнулся бы от дурного предчувствия и сам пошел бы в чернорабочие – Вовушка просил двух помощников, без них, сказал он, ему не выпрямить небоскреб, верхние этажи которого мало кто видел в Москве, поскольку они постоянно скрывались в облаках.
– Тебе не надоело? – спросила однажды Наталья Михайловна. – Что? – не понял Вовушка. – Да вся эту унизительная затея с небоскребом! Гори он синим огнем! Не хотят – не надо. – Что ты, – застеснялся Вовушка. – Ведь иначе не бывает. – И ты заранее знал, что все так и будет? – Я был готов к худшему. А сейчас все идет просто блестяще. Мне разрешили спать в подвале, разрешили взять несколько досок, и я сделал себе нары; сторож оказался прекрасным стариком, он побывал едва ли не во всех концлагерях у немцев, отовсюду сбегал, а его рассказ о том, как он вывалился из тележки, когда его везли в крематорий… Только ради этого стоило затевать дело. Представляете, было еще темно, шел дождь, а крематорий все ближе, ближе, а они лежат в этой тележке и знают, ведь знают, что их в печи везут… Дед, а он тогда был еще молодым парнем, взял да и выкатился из тележки в канаву. А француз, дружок его, не смог, зацепился штаниной за какую-то железку. И тогда крикнул моему деду, что за третьей доской на нарах спрятан кусок хлеба в тридцать граммов, чтоб не пропал, съесть его надо. А министр и говорит: пусть, дескать, моя организация напишет письмо его организации, что она просит разрешить выпрямить небоскреб. А моя организация отвечает, что письма написать не может, поскольку такие работы не выполняет. Вот новый небоскреб возьмется построить, а старый выпрямить под силу только хорошему, четко направленному землетрясению. – Где же выход? – возмутилась Наталья Михайловна. – Ну как же, – Вовушка совсем устыдился. – Это я… Начал. Мы со сторожем уже неделю выпрямляем… Верхний этаж на полметра вернулся, куда ему надо. Только никому! – Вовушка, кажется, всерьез испугался. – Нам еще неделя понадобится. – Откуда ты знаешь, что небоскреб сдвинулся? – спросил Анфертьев. – А вон, – Вовушка кивнул в сторону своего теодолита, установленного на подоконнике. Накрытый тускло отсвечивающим колпаком, он казался неземным предметом. – Вадька, ты должен помнить… Навел на низ, навел на верх, кое-что умножил, кое-что разделил, ввел коэффициенты… Это все чепуха. Главное – пошел домик, пошел. Я все боялся, что мне его с места не стронуть. Стронул. Завтра пойду на прием к министру, буду пальцы ломать, буду дураком прикидываться, глаза подкатывать, он тоже будет пальцы ломать, руки к груди прижимать, дескать, не знаю, как вам помочь… Глазки делать будет, звонить куда-то. Причем так будет спрашивать: правда, ведь мы не можем разрешить?.. Ну, конечно, я так и думал, я так и доложил товарищу Сподгорятинскому… А товарищ Сподгорятинский уже неделя как в преступном сговоре со сторожем. – А зачем в это ввязываться сторожу? – Наталья Михайловна передернула все еще красивым плечом, когда оно прикрыто какой-нибудь тканью. – Ему надоело на этом гиблом объекте. Говорит, что с тех пор, как из концлагерей бегал, не испытывал ничего остренького. Откровенно говоря, – Вовушка перешел на шепот, – мы со сторожем, с Сергей Иванычем, поначалу рванули лишку, и небоскреб повело больше, чем нужно. Теперь на место ставим. – Вы его так раскачаете, потом и середину не найдете? – осторожно спросила Наталья Михайловна. |
