|
Смотрели на воду, на проносящиеся по насыпи электрички, на черную громаду небоскреба, который вот уже лет десять стоял незаселенный. Все тридцать этажей его были пустыми, и не бегали по ним секретарши с папками, не стояли конструкторы за чертежными досками и начальники не сидели в своих кабинетах, поскольку при строительстве вкралась небольшая ошибка и дом стал медленно клониться набок. Как бывший шахтостроитель и маркшейдер, Анфертьев знал, что только нерешительность владельцев, которые никак не могут подобрать статью, чтобы списать неудачное сооружение, хранит его в московском небе, а то бы уже давно разобрали на блоки.
А на следующий день Анфертьев вот так же на этом самом мостике стоял с Вовушкой, рассказывая ему историю обреченного небоскреба. Вовушка приехал накануне вечером – постучал, протиснулся боком в приоткрытую дверь, поставил на пол предмет под круглым железным колпаком и виновато улыбнулся. Дескать, простите, дескать, больше не буду. Под железным колпаком оказался теодолит с лазерной приставкой, которая позволяла создавать светящиеся плоскости под разными углами к горизонту, позволяла измерять углы между домами, между звездами, между всеми видимыми и невидимыми предметами. Здесь, на мосту, Вовушкина лысина матово сверкала под московским солнцем, а в глазах мелькала какая-то шалая мыслишка. – И сколько он вот так клонится? – спросил Вовушка, показывая на темный небоскреб, затаившийся в предчувствии плохих перемен. – А! – Анфертьев махнул рукой. – Лет десять, не меньше. – И на сколько в год? – А черт его знает! Верхние этажи метра на три в сторону ушли. Не один миллион в трубу вылетел. И хоть бы хны! Виновных нет. – Какой-то ты ворчун стал, – Вовушка взял Анфертьева под локоть и повел с мостика. – А ну-ка пойдем посмотрим, что с ним… – С кем? – С домиком. Может, он не так уже и безнадежен. Отогнув какую-то доску, Вовушка проник на запретный участок, крадучись прошел между завалами мусора, щебня, металлолома, приблизился к стене, поцарапал ее ноготком, потом присел на корточки и, взяв щепку, принялся ковырять землю. Анфертьев наблюдал за ним со смешанным чувством озадаченности и сочувствия. А Вовушка, забыв об Анфертьеве, обошел вокруг дома, пиная комья окаменевшей на июльском солнце глины, поднимая железки, деревяшки, пластмашки. Потом, задрав голову, долго смотрел в слепящее небо, где в немыслимой вышине кончался небоскреб. – А чей это дом? – спросил он у Анфертьева. – Черт его знает! По-моему, все уже давно отреклись от него. – Напрасно, – обронил Вовушка. Вовушка нашел незадачливого хозяина и узнал, что небоскреб обошелся нам с вами, дорогие товарищи, в десять миллионов рублей, если, конечно, Вовушка не ослышался по телефону, а ослышаться он мог, потому что больше говорил, нежели слушал. Он предлагал выпрямить небоскреб и просил взамен метров десять в этом сооружении, чтобы мог останавливаться там, когда бывал в Москве. Подобный намек в министерстве приняли как оскорбление и ответили, что скорее сами завалят небоскреб, чем удовлетворят наглые притязания заезжего шамана. Тогда Вовушка попросил оплатить ему командировочные и устроить на две недели в гостиницу или уж на худой конец в общежитие студентов этого министерства, а он за это время выправит небоскреб. Но министр отверг и это предложение, сославшись на то, что не может транжирить государственные средства. Тогда Вовушка, к тому времени полюбив небоскреб и привязавшись к нему, как детский врач к больному ребенку, согласился провести две недели своего отпуска у постели, простите, у стен небоскреба, ночевать в сторожке на фуфайке, питаться сосисками из соседнего гастронома и пить пиво у метро за одно лишь разрешение выправить небоскреб. |
