Боялся, что ему изменит выдержка и встреча закончится неприятной словесной перепалкой, так как адвокат никогда за словом в карман не лезет и его трудно обвинить в отсутствии темперамента.
Последней покинула зал секретарь суда, которая вела протокол заседания. Эта девушка тоже не могла пожаловаться на то, что у неё мало работы.
Родимое пятно или шрам
Первым свидетелем обвинения был Юзеф Бараньский, автор лагерных воспоминаний «Я пережил ад и Освенцим». Историк подробно рассказал, как в июле тысяча девятьсот сорок первого года он случайно попал в облаву, когда с пачкой «газеток» возвращался из Петркова. «Газетками» тогда называли подпольные польские издания, пояснил он. Из гестапо в Брадомске его перевели в Петрков, откуда потом отправили в концентрационный лагерь в Освенциме. Он был одним из немногих, кого успела освободить из этой «фабрики смерти» Советская Армия.
— Свидетель, вы узнаёте обвиняемого? — спросил один из заседателей,
— Ещё бы я его не узнал! Для меня очевидно, что на скамье подсудимых сидит Рихард Баумфогель, шеф гестапо в Брадомске.
— У меня есть вопросы к свидетелю, — поднялся с места защитник.
Председатель вопросительно взглянул на прокурора, который по традиции первый задаёт вопросы свидетелю обвинения. Но Щиперский, довольный категоричностью показаний Бараньского, с вопросами не спешил.
— Пожалуйста, — разрешил он. — Не сомневаюсь, что пан Бараньский с удовольствием ответит защитнику.
— Свидетель, подвергались ли вы пыткам в брадомском гестапо?
— Да. Меня избивали, подвешивали за руки, били по пяткам, морили голодом и жаждой. В общем, познакомился с обычным букетом методов, применявшихся гестаповским следствием.
— Свидетель, можете ли вы подтвердить, что вас пытали по личному указанию Баумфогеля?
— Нет, не могу.
— Свидетель, находился ли Баумфогель среди тех, кто вас пытал?
— Нет, при пытках он не присутствовал.
— На снимке, взятом из вашей книги, который, как вы только что изволили заметить, найден лично вами, видны три гестаповца. В одном из них вы узнали Баумфогеля. А что вы можете сказать в отношении двух других?
— Эти люди мне не знакомы.
— И вам не приходилось их видеть в гестапо в Брадомске?
— Нет, я их там не встречал.
— Сколько сотрудников числилось в брадомском гестапо?
— Не знаю, но предполагаю, что не меньше тридцати человек, не считая роты охраны.
— Сколько времени вас продержали в брадомском гестапо?
— Около трёх недель.
— И всё это время вы находились в камере?
— Нет, иногда мне приказывали мыть полы, убирать коридоры и другие помещения.
— То есть у вас была возможность видеть весь персонал гестапо?
— Да, была.
— Включая Баумфогеля?
— Иногда он проходил по коридору, когда я занимался уборкой.
— Вы хорошо запомнили его в лицо?
— Я избегал на него смотреть. К тому же старался ничем не привлекать к себе его внимания, так как это могло для меня плохо кончиться.
— И в то же время на очной ставке вы сразу узнали в обвиняемом Баумфогеля. Чем это можно объяснить?
— Разве можно не заметить его шрам, или родимое пятно? Отметина на его лице абсолютно такая же, как на снимке. Ошибиться невозможно.
— А сейчас я прошу вас не спешить с ответом. Кого всё-таки при опознании вы узнали: Баумфогеля, шефа гестапо в Брадомске, или же человека, изображённого на фотографии, которая появилась в вашей книге?
— Да ведь это одно и то же лицо, — отбивался свидетель. |