Я никогда не поверю — и никто не сможет меня переубедить — что человек, которого я знаю с самой лучшей стороны и которого считаю настоящим польским героем, мог совершить все те злодеяния, которые ему приписывают в обвинительном заключении! — закончил речь полковник Теодорович. — Всё это похоже на кошмарный сон. Правда должна восторжествовать!
— В зале находится, — объявил адвокат, — супруга обвиняемого, пани Кристина Врублевская. Прошу заслушать её показания в качестве свидетельницы.
— Ни в коем случае! — крикнул обвиняемый.
— Я протестую, — вмешался прокурор. — Обвинение вызывало пани Врублевскую на допрос, но в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом она воспользовалась правом отказаться от дачи показаний.
— Если пани Врублевская не хочет давать показания, она сама в состоянии сказать об этом, — парировал адвокат.
— Хотите ли вы давать показания? — громко спросил председатель, отыскав глазами высокую миловидную брюнетку.
— Да, хочу, — ответила она.
Председатель немного посовещался с коллегой и заседателями.
— Суд принял решение заслушать показания свидетельницы Кристины Врублевской. Подойдите, пожалуйста, ближе. Настаивают ли обвинение и защита на присяге?
— Не настаиваем, — одновременно ответили прокурор и защитник.
— Свидетельница, что вам известно по рассматриваемому нами делу? — прозвучал традиционный вопрос.
— Высокий суд, произошла, по-видимому, какая-то страшная ошибка. Я знаю Станислава почти двадцать лет, причём восемнадцать мы с ним женаты. Не скажу, что у него нет недостатков. С ним иногда нелегко находить общий язык. Нередко он бывает чересчур суров и несправедлив по отношению к детям. Есть у него, конечно, и свои слабости. Но я никогда не поверю в то, что мой муж — убийца из гестапо.
— Пан прокурор, имеются ли у вас вопросы к свидетельнице?
— Вопросов нет, — ответил Щиперский, хорошо понимая, что жена не станет наговаривать на мужа.
— А у вас, пан меценас?
— Часто ли муж рассказывал вам о том, что ему пришлось пережить во время войны? — обратился адвокат к Врублевской.
— Он всем надоел своими воспоминаниями до такой степени, что слушать его военные рассказы стало просто невмоготу. Я не раз советовала ему умерить пыл, чтобы не казаться смешным в глазах коллег и знакомых. Говорила, что его слова окружающие воспринимают как бахвальство, но с ним трудно было спорить. Одна из любимых его тем — партизанская жизнь. А про город Камень Поморский мне, наверно, известно значительно больше — хотя я никогда там не была, — чем об улице, на которой мы живём в Варшаве, а ведь я — урождённая варшавянка.
Обвиняемый с недовольным видом прислушивался к показаниям жены.
— Знает ли ваш муж немецкий язык?
— Что вы, конечно, нет! Как-то в отпуске я отдыхала на Мазурских озёрах и познакомилась там с одной парой из Берлина. Время от времени они мне писали, но я не настолько сильна в немецком, чтобы без посторонней помощи могла прочесть их письма или ответить на них. Поэтому я всегда была вынуждена обращаться за помощью к коллегам по работе, хорошо владевшим этим языком. Неужели муж стал бы со мной хитрить и не помог мне!
— Вы никогда не были в Кракове?
— Как же, была. Ездила туда на экскурсию, которую организовали на нашей фабрике. Кстати, взяла с собой и мужа.
— А ему приходилось до этой поездки бывать в Кракове?
— Не думаю. Он совершенно не ориентировался в этом городе. Помню, когда мы отошли от автобуса, он даже не сумел найти обратную дорогу. |