Во взгляде коротышки вспыхнула ненависть.

— Вы заплатите за это оскорбление — и ты, и твой любовник! Непременно заплатите, и раньше, чем ты думаешь!

Он повернулся и исчез в толпе.

Остаток вечера прошел как в тумане. Пиа предпочла не упоминать больше о своем незадачливом кавалере, и разговор в основном шел о ней самой. О жизни вдвоем с матерью после того, как отец, по-видимому, бросил их. Впрочем, Пиа, как я понял, не держала на него зла. Детство, учеба в колледже. Не желая особо вдаваться в смутные обстоятельства собственного рождения, я больше слушал и предоставлял говорить ей.

К моменту расставания на ступеньках ее крыльца у меня голова шла кругом.

Пиа приподнялась на цыпочки, я наклонился к ней, ощутив пьянящий аромат с оттенком корицы, исходивший от ее кожи, и получил легкий поцелуй в щеку.

— Спасибо, Уолли, с тобой весело и ты очень добрый.

Она исчезла за дверью, и я, повернувшись, стал спускаться по ступенькам, словно по небесному эскалатору из облаков.

За углом, в тем ном переулке, заваленном мусором, смутно маячила тень мусорного бака. Где-то там они, видимо, и прятались. Точно я сказать не могу, потому что от удара сзади по голове сразу же потерял сознание.

3. Приключения Гулливера

Мои руки и ноги были крепко притянуты веревками к массивному креслу. Еще одна веревка перехватывала грудь. Тусклая лампочка едва освещала пустое помещение с мрачными сырыми стенами без единого окошка. Я попытался раскачать кресло, чтобы приблизиться к двери, наверняка запертой, но ничего не вышло. Пришлось просто ждать. Я кипел от ярости. Шишка у меня на голове пульсировала, как сердце в момент поцелуя на крыльце. Счастье имеет и обратную сторону.

Причем я был почти уверен, что эти стороны тесно связаны между собой.

Подозрения мои полностью подтвердились, когда дверь открылась и на пороге появился Игнац Лагерквист. Он был не один. Следом тянулась целая процессия, больше всего напоминавшая королевскую свиту — с полдюжины маленьких человечков, почти неотличимых от него самого. Плечистые и кривоногие, с жесткой щетиной волос и одинаково грубыми лицами, они взирали на него с таким тупым раболепием, что не будь я так разъярен, то непременно бы расхохотался.

Исключением были двое коротышек постарше, почти лысых, если не считать пучков седых волос над ушами, и с морщинистыми лицами. Один шел, важно надувшись, другой плелся следом, выражая всем видом недовольство. Выражение лица первого свидетельствовало о самовлюбленной необузданной натуре, второй выглядел мрачным и подавленным, словно пережил немало бед.

Процессия приблизилась, расположившись полукругом перед моим креслом. Я вздрогнул, осознав вдруг, что жалкий вид второго старика скорее всего связан с молочно-белой пленкой, застилавшей его глаза.

Игнац шагнул вперед, но я заговорил раньше:

— Не надо представляться, я сразу понял, что ты Глупыш. А это, должно быть, Толстун?

Я кивнул на надутого старого гнома. Тот злобно набычился.

Игнац больно ткнул меня кулаком в грудь.

— Ха-ха, очень смешно, человек! Можешь шутить сколько угодно, но сейчас на нашей улице праздник. Только если ты хочешь когда-нибудь снова увидеть свет, изволь проявлять уважение к моему отцу, королю Бобо!

Старик важно выпятил грудь. Живот, однако, был у него куда внушительней.

— Король? — хмыкнул я. — Тогда ты, должно быть, принц… А какой страной вы правите, ваше величество? Неужели всем этим подвалом?

Игнац выпрямился с неожиданным достоинством.

— Не страной, а целой расой, которая намного старше вашей. Король гоблинов!

В его абсурдном утверждении прозвучала такая неподдельная гордость, что я невольно почувствовал уважение к странному коротышке.