|
Итак, снова воскресенье. Как медленно все же проходят дни! Я работаю, читаю, пишу, мечтаю. Иногда завожу орган, совершаю прогулки во мраке по льду. Низ горизонта на юго-западе залит темным, густым и горячим багрянцем, в нем как будто воплотились все тайные вожделения жизни, а сам отблеск солнца такой далекий, уходящий вглубь, как страна грез раннего детства. Повыше багрянец переходит в оранжевый цвет, затем, постепенно бледнея, становится зеленовато-голубым; повыше сгущается в глубокую, усыпанную звездами синеву и, наконец, исчезает, как глубокая загадка жизни, в бесконечном пространстве, которого никогда не озарит никакой рассвет. На севере дрожат дуги слабого северного сияния, еще неуверенно трепетные, словно пробуждающиеся влечения, которые затем внезапно, по мановению волшебного жезла, прорвутся, хлынут по темной синеве неба сверкающими снопами лучей – безустанно движущимися, вечно мятущимися, подобно духу человеческому. Я могу сидеть и смотреть, смотреть без конца, не в силах оторвать взор от этого сказочного горения на западе, где бледный и тонкий серебристый серп луны погружает свой нижний край в кровавый отблеск. Мысли рвутся сквозь этот отблеск к солнцу, которое так далеко-далеко, и к ней, единственной, к нашей будущей встрече… Мне чудится, что, выполнив свою задачу, полным ходом, под всеми парусами, мчится «Фрам» по родному фьорду, приветствуемый народом, раскинувшимися по обеим берегам улыбающимися, залитыми солнцем горными лугами, лесами и жилищами… А затем… О, тысячи часов и дней лишений растают в беспредельном восторге одного мига свидания… Брр… Леденящий порыв ветра. Я прихожу в себя, вскакиваю и начинаю ходить взад и вперед. Да, мечты, мечты! А цель еще так далеко, сотни и сотни миль между нами, лед и земля, и снова лед. А нас носит здесь вдобавок, как по заколдованному кругу, и ничего еще мы не достигли. Остается лишь ждать, ждать. Чего? Мне пастбище горное снилось, Играл со мной солнечный луч; Проснулся – на острове голом, Под пологом черным из туч. Еще взгляд на звезду родины, на ту самую, что сияла тогда вечером над мысом Челюскина, и я взбираюсь на судно, где ветряная мельница машет крыльями на холодном ветру и электрический свет льется через иллюминаторы в ледяную ночь полярной пустыни». «Среда, 8 ноября. Буря, свирепствовавшая последние два дня, совершенно стихла. Сегодня– ни ветерка; остановилось даже наше ветряное колесо. Прошлой ночью попробовали не брать собак на борт, как делали до сих пор, и оставили их на льду. В результате опять одна собака ночью растерзана другими. На этот раз поплатился жизнью Улябранд, старый, беззубый бурый пес. Той же участи подверглись еще раньше Иов и Моисей. Наблюдения за вчерашний вечер показали, что находимся на 77°43 северной широты и 138°8 восточной долготы, следовательно, еще южнее, чем раньше. Ничего не поделаешь, но дело дрянь. Мало утешает даже то, что мы теперь восточнее, чем когда-либо. Опять новолуние, и надо, значит, ожидать сжатия; подвижки льда уже начались; он стал вскрываться еще в субботу и с каждым днем дробится все больше. Полыньи довольно крупные, и подвижки все ощутительнее. Вчера наблюдали первые признаки сжатия; утром, в 5 ч, оно было еще заметнее. Сегодня лед вскрылся вдоль всего судна, и «Фрам» почти наплаву. …Вот сижу в тихую полярную ночь на плавучей льдине и вижу лишь звезды над головой. Где-то далеко нити жизни переплетаются в замысловатую ткань, которая тянется непрерывно от нежной утренней зари жизни до ледяного безмолвия смерти. |
