— Он не женат, я не ошиблась?

— Нет, миледи. Брак не уживается с пиратством.

— А если жена тоже любит море?

— Женщины подчиняются законам природы, миледи, они имеют обыкновение производить на свет детей.

— О Уильям! Как верно сказано!

— Родив ребенка, женщина хочет иметь домашний очаг, ей надоедает скитаться. И мужчина встает перед выбором: либо остаться дома связанным по рукам и ногам, либо уйти и быть несчастным. В любом случае он пропал. Нет, чтобы обрести настоящую свободу, мужчина должен оставаться один.

— В этом и заключается философия вашего господина?

— Отчасти, миледи.

— Жаль, что я не мужчина, Уильям, — вздохнула Дона.

— Почему, миледи?

— Я бы тоже нашла свой корабль и постаралась бы жить по собственным законам.

Сверху донесся плач, сменившийся отчаянным воплем. Усмехнувшись, Дона покачала головой.

— Ваш господин прав, Уильям. Все мы пленники в этом мире, а матери — особенно. Свободны одни пираты, — сказала она и пошла наверх, чтобы утешить детей и вытереть им слезы.

Ночью Дона долго ворочалась в постели. Она достала из стола том Ронсара, но читать не могла. Она думала о нем: как странно, он здесь лежал, голова его покоилась на ее подушке, в руках он держал эту книгу. Она явственно представила себе, как, почитав, он откладывает книгу, поворачивается на бок и засыпает. В таинственной тихой бухте волны плещут о борт его шхуны. Спит ли он сейчас в своей холодной каюте? Или так же, как она, лежит на спине, закинув руки за голову, и глядит широко открытыми глазами в темноту.

Утром ее встревожила погода: дул сильный восточный ветер, небо было пронзительно ясным. «Как-то там корабль в бухте? Прочно ли стоит на якоре, надежно ли спрятан среди деревьев? — подумала она. — Впрочем, не стоит беспокоиться: ему не страшен сильный ветер, нагоняющий огромные потоки воды».

Она вспомнила о предстоящем вечере, условленном ужине, ощутив приятное возбуждение. День казался прелюдией к вечерней встрече. Она срезала в саду свежие цветы, хотя те, что стояли в доме, еще не увяли. Когда чувства взбудоражены, ничто так не успокаивает, как цветы. Как приятно срезать их, укладывать в корзину, а затем расставлять в вазе один цветок за другим.

Уильям с невозмутимым видом чистил в столовой серебро.

— Воздадим должное Наврону, Уильям, — предложила Дона. — Давайте вытащим на свет божий все серебро и зажжем свечи. Я остановила свой выбор на обеденном сервизе с розовым ободком, том, что предназначен для банкетов.

Приготовления забавляли и волновали ее. Она сама достала сервиз, перемыла все пыльные тарелки, устроила в центре стола украшение из бутонов свежесрезанных роз. Вдвоем они спустились в погреб и при свете свечи долго копались среди затянутых паутиной бутылок. Наконец, Уильям нашел любимое вино своего хозяина, которое, по счастью, оказалось в погребе. Они перешептывались, и Дона чувствовала себя нашкодившим ребенком, который спрятался от родителей и тайно от них беззвучно смеется.

— Что мы приготовим поесть? — спросила Дона, но он покачал головой, давая понять, что это его дело.

— Не волнуйтесь, миледи, отдыхайте. Я не обману ваших ожиданий.

Наконец миновал жаркий полдень. Время тянулось утомительно долго. Днем пили с детьми чай под тутовым деревом, ближе к вечеру снова сели за стол. Пришло время укладывать детей спать. На закате ветер затих, в небе засверкали первые звезды. Дом погрузился в тишину. Слуги, предупрежденные о том, что их госпожа устала и легла спать, разошлись по своим комнатам, лишний раз поздравив себя с необременительной службой.