|
Оружие сохраняет на своей поверхности частички их жарких молитв, их громких проклятий. Жан уже довольно долгое время погружал оселок в воду и водил его вдоль обеих кромок косыми длинными движениями, когда тень заслонила ему солнце. – У тебя есть все, что нужно? – спросил Такнелл, не сводя глаз с меча, лежавшего на коленях француза. – Все, о чем я мог бы пожелать, – ответил Жан, возвращая меч в мягкие кожаные ножны. – Уже время? – Время? – непонимающе переспросил Такнелл. – Идти на вторую встречу с королевой, – мягко пояснил Жан. – Она попросила, чтобы я пришел ближе к закату. – Да. Пора. Ты должен следовать за мной. – Но офицер не тронулся с места, не отрывая глаз от меча. Жан ждал. Всегда находился кто-то, кому нужно было поговорить с ним о том, что ему предстояло сделать. Как правило, это был родственник, иногда – слуга или друг. – Но я уже сказал тебе: она не королева. Вчера король лишил ее титула. Он пытался говорить хладнокровно, однако из этого ничего не получилось. – Так часто бывает, – сказал Жан. – Когда врага низводят до положения простолюдина, это… – Она не простолюдинка! – взорвался Такнелл. – Она бесконечно благородна, несравненно прекрасна, а он… – Англичанин отвернулся, пытаясь скрыть гнев и боль, исказившие его лицо. И совершенно детским голосом добавил: – Я отдал бы за нее жизнь. Охотно. – Боюсь, такую замену не примут. Жан осторожно положил руку Такнеллу на плечо. Тот сразу же отстранился. Как неизменно убеждался Жан, жалость быстрее всего заставляет мужчин проявить твердость. – Занимайся своим делом, француз! – прорычал Такнелл. Он отвернулся, дождался, чтобы Жан убрал меч, а потом снова привел его на газон. Она ждала его там с двумя дамами. Как только он появился, они прервали разговор. – Мсье Ромбо, надеюсь, мой доблестный Такнелл хорошо с вами обходится. – Превосходно, ваше величество, – ответил он, на что она махнула своей шестипалой рукой: – Ко мне не следует так обращаться. Так повелел король, а он не из тех людей, кого можно гневить или разочаровывать. – Анна Болейн обвела взглядом смущенные потупившиеся лица. – Почему вы все такие мрачные? Разве вы не понимаете, какое это облегчение – снова стать женщиной после тысячи горестных дней в качестве королевы? Моей голове легче без короны, а скоро и плечам станет легче… – Она замолчала. – Извините, мсье Жан, дорогой доктор: англичане обладают ужасной привычкой шутить перед лицом несчастий. Это, может быть, и хорошо для меня, но не для тех, кому я дорога. Простите меня, – обратилась она ко всем. – Однако у нас остается эта проблема с обращениями. Если я не королева, то, возможно, я по-прежнему леди? «Леди Анна» – звучит как героиня какой-нибудь жуткой баллады… впрочем, я и есть героиня такой баллады. Как насчет просто «Анны Боллен»? Так меня зовут в моем родном Норфолке, где не признают, важничанья. Нет? Хорошо, а как вы называли свою любимую, Жан Ромбо, свою первую возлюбленную из долины Луары? Может, мне похитить ее имя, раз уж я собираюсь похитить последнюю ласку у ее дружка? Тут она рассмеялась, хотя остальные не присоединились к ней, и в ее смехе Жан услышал что-то, что напомнило ему о Лизетте, когда он впервые увидел, как эта десятилетняя девочка ловит кур на отцовском дворе. Или когда ей было четырнадцать и он поцеловал ее на берегу реки. |
