В аббатстве он был самым близким другом Девкалиона.

На его руках, держащих четки, в глаза прежде всего бросались костяшки, и именно так другие бандиты прозвали его в прошлой жизни. Да и здесь, в монастыре святого Варфоломея, его называли братом Костяшки.

– Кто, по преданию, убил сон? – спросил Костяшки.

– Макбет.

– Я не сомневался, что ты знаешь.

Возможно, потому, что Девкалион родился от мертвых, ему не требовался каждодневный сон, без которого не могли обойтись рожденные от живых. В те редкие ночи, когда Девкалион спал, ему всегда что-то снилось.

Брат Костяшки знал правду о Девкалионе – его создание в лаборатории, его рождение от молнии, его ранние преступления, его стремление к искуплению грехов. Монах также знал, что бессонные ночи Девкалион по большей части посвящал чтению. И за двести лет прочитал и перечитал такое количество книг, что они могли бы составить едва ли не самую большую библиотеку этого мира.

– В моем случае это не Макбет. Воспоминания, – продолжил монах. – Воспоминания – чистый кофеин.

– Ты получил отпущение грехов за свое прошлое.

– Это не означает, что прошлого не было.

– Воспоминания – не тряпки, которые становятся чистыми, если их достаточно долго тереть.

– Наверное, я проведу остаток жизни, оттирая их. Что привело сюда тебя?

Проведя рукой по изуродованной половине своего когда-то красивого лица, Девкалион пробормотал: «Он воскрес».

Монах бросил взгляд на распятие.

– Не такая уж это новость, мой друг.

– Я про моего создателя – не про твоего.

– Виктора Франкенштейна?

Имя и фамилия эхом отдались от куполообразного потолка, чего не случалось с другими словами.

– Виктора Гелиоса, как он называл себя в последнее время. Я видел, как он умер. Но он снова живет. Каким-то образом… он живет.

– Откуда ты знаешь?

– Как ты узнаешь самое важное из того, что тебе ведомо?

Монах вновь посмотрел на распятие.

– Через свет откровения.

– В моем откровении света нет. Это темный прилив в моей крови – темный, холодный, густой и настойчивый, говорящий мне: «Он жив».

На верхней они показывали 2:14, тогда как на нижней 2:11, словно время у пола текло медленнее, чем ближе к потолку.

Во всем стремясь к совершенству, Поттер захотел переставить часы на 2:16, истинное время. Ко времени следовало относиться уважительно. Время – смазка, которая позволяет плавно функционировать механизму вселенной.

Закончив с более важным делом, Поттер намеревался переставить все часы в доме. С тем, чтобы дом находился в полной гармонии со вселенной.

А потом регулярно проверял бы часы, чтобы убедиться, идут ли они правильно. Если бы они спешили или отставали, Поттеру не составило бы труда их отрегулировать.

Кружа по кухне, он проводил рукой по прохладным гранитным поверхностям столешниц… и нахмурился, наткнувшись на крошки. Они впились в ладонь.

Он поднял ладонь к носу и понюхал крошки. Тесто, масло сои, пальмовое масло, сыр из обезжиренного молока, соль, перец, дрожжи, соевый лецитин.

Слизнув крошки с ладони, он подтвердил сделанный анализ: крошки от соленых галет с сыром «Чиз-ит».

Галеты «Чиз-ит» ему нравились. В отличие от крошек, оставленных на кухонной столешнице. Такое он терпеть не мог.

Подойдя к плите, он поднял решетку одной из газовых горелок, отложил в сторону, помялся, потом все-таки провел пальцем по нержавеющему поддону.