— Короче говоря, — продолжил он, отложив кочергу, которой поправлял дрова, — в Адмиралтействе произошел неприятный инцидент: ваше имя было произнесено на общем собрании в прямой связи с делом у Кадиса. — Стивен поклонился, но опять ничего не сказал. — Разумеется, я сразу же замял инцидент, а потом дал понять, что ваше присутствие на борту было случайным, что вы направлялись в некую восточную страну с научной или полудипломатической миссией в интересах которой ваш статус должен был подтверждаться соответствующими полномочиями, упомянул прецедент с Бэнксом и Холли. В общем, что этот эпизод был чисто случайным, произошедшим только в силу исключительной спешки. Вот что я представил истинной подоплекой истории, гораздо более секретной, чем сам перехват, известной только посвященным и каковую нельзя разглашать ни при каких обстоятельствах. Этого достаточно, чтобы удовлетворить любопытство большинства флотских и гражданских лиц из числа присутствовавших. Но факт остается фактом: вы в некотором роде провалены, и это неизбежно ставит под вопрос осуществление нашей программы в целом.

— Кто там присутствовал? — спросил Стивен. Сэр Джозеф протянул ему список. — Изрядное собрание… Какое странное легкомыслие, — ледяным тоном произнес доктор, — какая необъяснимая безответственность подвергать такими действиями опасности жизнь человека и всю систему разведки.

— Совершенно согласен, — вскричал сэр Джозеф. — Это чудовищно. Признавать это еще больней, поскольку я сам отчасти виновен. Мною была представлена Первому лорду докладная записка, и я целиком положился на его осмотрительность. Но я, без сомнения, слишком избаловался, имея дело с шефом, на которого можно было положиться без малейших колебаний — не существует человека более скрытного, нежели лорд Мелвилл. Парламентское правление совершенно не подходит для службы разведки: появляются новые люди, скорее политики, чем профессионалы, и нам приходится выкладывать им все. Вот диктатура — совсем другое дело: Бонапарту служат лучше, намного лучше, чем Его Величеству.

— Но я не рассказал еще одну неприятную новость, — продолжил сэр Джозеф. — Хотя это дело на днях станет достоянием общественности, но я убежден, что должен сказать вам лично: департамент намерен рассматривать испанские сокровища как «права короны». Иными словами, они не могут считаться призовыми деньгами. Я сделал все, что мог, чтобы не допустить такого решения, но, боюсь, ничего нельзя изменить. Я говорю это вам в слабой надежде удержать вас от шагов, которые вы могли предпринять, будучи убеждены в противном. Лучше запоздалое предупреждение, чем совсем никакого. Я также говорю вам, поскольку знаю про ваш иной интерес в этом… этом деле. Могу лишь надеяться, увы, без особых оснований, что мое предупреждение может в некотором роде… ну, вы меня понимаете. А что касается моих собственных сожалений, гнева и раскаяния, то поверьте, словами мне не удалось бы выразить и десятой часть того, что они заслуживают.

— Вы очень добры, — сказал Стивен, — и я очень ценю этот знак вашего доверия. Не стану заявлять, что потеря состояния может быть безразлична для человека: в данный момент я не испытываю ничего, кроме некоторого раздражения, но думаю, что почувствую позже. Но интерес, о котором вы так любезно упомянули — это другое дело. Позвольте объясниться. Меня снедало желание услужить моему другу Обри.