За неделю я усвоил все относящиеся к делу детали и с этого момента работа превратилась в шаблонную цепь операций, которые я выполнял лишь постольку, поскольку это давало мне деньги.

Я сказал Изобель:

– Нам надо поговорить. Отойдем на минутку.

– Я тоже должна поговорить с тобой.

Мы оставили Салли возле палаток и отошли туда, где я только что сидел. Мы стояли молча, от одного присутствия другого чувствуя себя неловко. Я понимал, что впервые нахожусь с ней по‑настоящему один на один после перерыва в несколько дней, если не недель. Эта мысль напомнила мне, что мы не были близки более трех месяцев.

Я старался не смотреть на нее.

– Алан, мы должны что‑то сделать, – сказала она. – Так не должно продолжаться. Меня охватывает ужас от того, что может произойти. Мы обязаны вернуться в Лондон. Все это не для Салли.

– Я не знаю что делать, – возразил я. – Мы не можем вернуться, нам не добраться до Бристоля. Остается только ждать.

– Но ждать чего?

– Откуда я знаю? Пока все снова не придет в норму. Тебе положение известно не хуже, чем мне.

– Ты думаешь о Салли? Ты хотя бы видел ее в последние дни? Ты думаешь о том, что происходит со мной?

– Я знаю что происходит со всеми нами.

– И ничего, черт побери, не делаешь!

– Если у тебя есть дельные соображения…

– Укради автомобиль. Застрели кого‑нибудь. Делай что угодно, но вытащи нас из этих чертовых полей и верни в приличную жизнь! Где‑то она есть и мы должны туда добраться. В Бристоле все было бы как надо. Или мы могли бы вернуться в лагерь. Я уверена, что они примут нас, стоит им увидеть Салли.

– Что же все‑таки с Салли?

– Ничего, раз ты даже не заметил.

– Что ты имеешь в виду?

Она не ответила, но думаю, я угадал ее намерение. Это обычный прием использования Салли против меня.

Я сказал:

– Будь благоразумна. Ты не можешь требовать, чтобы я решил все проблемы. Ни я, ни ты ничего не можем сделать. Будь какая‑то возможность, мы бы попробовали.

– Что‑нибудь надо сделать. Мы не можем вечно жить в палатках посреди чужого поля.

– Послушай, вся страна превращена в ад, я не знаю что происходит и сомневаюсь, что нам было бы лучше в Лондоне. Полиция на всех главных дорогах, войска в большинстве городов. Газет нет, по радио ничего не сообщается. Все, что я могу предложить, – оставаться там, где мы есть, столько, сколько потребуется, пока все не образуется. Даже если бы у нас был автомобиль, нам вероятнее всего не позволили бы ехать. Сколько дней мы не видели на дорогах ни одной машины?

Изобель разразилась слезами. Я попытался ее утешить, но она оттолкнула меня. Я стоял рядом и ждал пока она успокоится. Мне становилось не по себе. Когда я обдумывал то, что собирался сказать ей, все выглядело совсем просто.

Не переставая плакать, Изобель отступала от меня, а когда я попытался ее удержать, толкнула в больной бок. Я увидел, что Салли пристально смотрит в нашу сторону.

Изобель, наконец, утихла и я спросил:

– Что бы тебя устроило больше всего?

– Не вижу смысла говорить с тобой об этом.

– Однако, смысл есть.

Она пожала плечами:

– Думаю, мне хочется, чтобы у нас все было, как до начала этого кошмара.

– Жизнь в Саутгейте? В бесконечных скандалах?

– И твоем отсутствии черт знает до какого часа ночи в объятиях очередной шлюшки, – добавила она.