– Я помыла волосы и надела чистое платье. Ты сменил галстук. Мы едем в дорогой ресторан.

– Мы и прежде бывали в ресторанах. Несколько раз.

– А как давно мы женаты? И вдруг такое событие. Сколько ждать следующего раза?

– Можем позволять себе это почаще, если хочешь, – ответил я.

– Хорошо. Давай, раз в неделю. Заведем такой обычай.

– Ты ведь знаешь, что это непрактично. А что будет с Салли?

Она закинула руки за голову, сгребла ладонями свои длинные волосы и сильно их натянула. Я то и дело поглядывал на нее, отвлекаясь от дороги. Сигарета во рту, губы немного искривлены.

– Ты мог бы нанять домработницу.

Некоторое время мы ехали молча. Изобель докурила сигарету и бросила окурок в окно.

Я сказал:

– Тебе незачем ждать, пока я приглашу тебя куда‑нибудь. если ты заранее позаботишься о своей привлекательности.

– Ты никогда прежде не обращал на это внимание.

– Обращал.

Это было правдой. Очень долгое время после женитьбы она прилагала массу усилий, чтобы сохранить привлекательность, даже во время беременности. Я восхищался ею, даже несмотря на возникавшие между нами преграды.

– Я отчаялась в возможности тебе нравиться.

– Сейчас ты мне очень нравишься. – сказал я. – У тебя на руках ребенок. Я не могу требовать, чтобы ты все время была так одета.

– Но ты требуешь, Алан. Требуешь. В этом вся проблема.

Я был признателен ей за этот разговор не по существу. Мы оба прекрасно знали, что манера Изобель одеваться приподнимала самый краешек нашей проблемы. Я лелеял образ той Изобель, которую увидел впервые, и у меня не было охоты с ним расставаться. Он жил во мне и на мой взгляд в определенных пределах это присуще всем женатым мужчинам. Истинную причину отсутствия у меня интереса к Изобель мы никогда открыто обсуждать не решались.

Мы посидели в ресторане, съели поданные блюда. Ни одному это удовольствия не доставило. Разговор тоже не клеился. По дороге домой Изобель сидела молча, пока я не остановил возле дома машину.

Только тогда она повернулась и посмотрела на меня. Выражение лица было прежним, но теперь с затаенной улыбкой.

– Нынче вечером я была просто еще одной твоей женщиной, – сказала она.

Двое мужчин приволокли меня к баррикаде. Я повис на их плечах и пытался переставлять ноги, но перенос веса тела на растянутую лодыжку отзывался сильной болью.

В баррикаде открыли проход и провели меня за нее.

Там было несколько человек. Все с карабинами. Я попытался объяснить, кто я такой и зачем хотел войти в городок. Не обмолвившись ни об афримах, ни о своих страхах о том, что Салли и Изобель находились у них в руках, я сказал, что разделился с женой и дочерью. Мне вроде бы удалось убедить их, что я имел основания искать их именно здесь.

Мои пожитки обыскали.

– Ты просто грязный оборванец, кто же еще? – сказал один молодой мужчина. Остальные одарили его взглядами, которые показались мне осуждающими.

Я ответил, стараясь говорить спокойно:

– Я потерял дом и все, чем владел. Несколько месяцев был вынужден жить, где придется. Для меня было бы счастьем принять ванну и сменить белье.

– Все в порядке, – сказал другой. Он куда‑то в сторону мотнул головой и тот молодой мужчина отошел, сверкнув на меня взглядом. – Кем вы были до того, как вас выгнали из дома?

– Вы имеете в виду мою профессию? Я преподаватель колледжа, но некоторое время был вынужден заниматься другой работой.

– Вы жили в Лондоне?

– Да.

– Есть места и похуже. Вы слышали, что творилось на севере?

– Слышал.