Амара призвала Цирруса и поле боя замедлилось до скорости улитки, когда она бросилась вперед. Она оказалась перед возглавлявшим отряд Рыцарем – мужчиной с огромным топором – прежде чем тот успел обрушить на нее свое оружие.

Она скользнула в сторону от поспешного и плохо нацеленного замаха и, держа ??меч одной рукой, ударила мужчину поперек лица, одновременно резко хлопнув снизу по рукояти топора свободной рукой.

Клинок не нанес практически никакого вреда, отскочив от ребер шлема и всего-лишь оставив на переносице багровую линию, но он заставил Рыцаря неуклюже отдернуть голову назад.

Гораздо более опасным оказалось внезапное изменение траектории его ??огромного топора. Он полетел вниз и вбок, попав в ногу соседнего Рыцаря, и усиленный фурией удар начисто рассек закованное в сталь бедро неудачливого Рыцаря.

Оба мужчины упали, мешая стоявшим по сторонам от них, и это дало Амаре единственное, исчезающее мгновение для действий. Она начала вбирать в себя сущность своей фурии, гораздо, гораздо больше, чем брала когда-либо прежде, до тех пор, пока это мгновение не растянулось до целой жизни.

Она ринулась вперед, двигаясь со скоростью, которой ни одно тело в Алере не смогло бы выдержать, она чувствовала, как мышцы и суставы протестующе стонут и рвутся, как мокрая бумага, от каждого ее движения.

У нее были века, чтобы познать боль, эпохи, чтобы нацелить свой удар, вечность, чтобы сосредоточить весь вес своего тела, все свои силу и скорость на сияющем, бритвенно-остром лезвии гладиуса.

Рыцарь Огня видел ее приближение, его глаза медленно расширялись, не быстрее чем намерзает лед в зимнем пруду. Он попытался избежать приближающегося лезвия, но у него не было времени, которое имела она. Его голова сдвинулась лишь на долю дюйма, не больше.

Затем острие меча погрузилось в его отчаянно расширившийся глаз, и весь клинок медленно, нереально двигался вслед, погружаясь по самую рукоять. Голова мужчины вяло откинулась назад, брызнули капли крови, превратившиеся в размытое облачко.

Амара почувствовала, как пламя пронзило ее руки, запястья, локти, плечи. Ее связь с Циррусом дрогнула, и всё вокруг слилось в единое, размытое движение.

Хотя она не слышала этого, она чувствовала, как ее голос срывается от крика.

Боль и ужас заполнили весь ее мир.

Амара проснулась и поняла, что чувствует себя слишком плохо, чтобы оставаться абсолютно неподвижной. У нее ушло несколько мгновений, чтобы с удивлением обнаружить, что она все еще движется. Волосы закрывали ее лицо, покрытые коркой засохшей крови и грязи их болотного приключения. Пахло от нее, как от кучи компоста.

За волосами она разглядела свои безвольно болтающиеся руки. Правая распухла от запястья до кончиков пальцев, напоминая несколько кусков колбасы, связанных в некое подобие куклы. Кожа была темно-фиолетовой – один сплошной, багровый синяк, который равномерно покрывал руку, так ей, по крайней мере, казалось.

Трудно было сказать наверняка, потому что грязь, кровь и куски чего-то серого и студенистого все еще покрывали ее кожу.

Она была совершенно уверена, что нечто подобное должно болеть. Но не болело. Она попыталась пошевелить багровыми пальцами, но те никак не отреагировали. Амара была уверена, что это не было хорошим знаком, но хоть убей не могла вспомнить, почему.

Под своей рукой она видела каменистую землю, неуклонно уносящуюся прочь. Что-то твердое давило ей в живот в размеренном ритме. Бернард, подумала она. Его плечо. Она была перекинута через плечо Бернарда. Да, она могла видеть его испорченные на болотах сапоги, мелькавшие перед ее взглядом.

– Быстрее, – бросил Первый Лорд.

Его голос был спокойным, уверенным. Это было хорошо. Для Амары было практически невыносимо видеть Гая, который всегда был таким энергичным, таким живым, прикованным лихорадкой к самодельным носилкам.

Он должен был успеть хорошо вылечить себя с помощью водных фурий, оставаясь лежать на носилках, пока Бренсис был занят ей и Бернардом.