Она нервно засмеялась и смеялась очень долго, так, что мне стало неуютно и страшновато. Когда ей удалось взять себя в руки, она заметила:

— Видишь, как все элементарно. Меня жутко раздражало, что ты, никогда его по-настоящему не любившая, вдруг так заинтересовалась им после смерти. Я не могла понять, зачем тебе это надо.

— Я, конечно, не любила его по-настоящему, — подтвердила я, — но я относилась к нему хорошо, и его смерть…

— Его смерть была очень мучительна, — горько усмехнулась Галя. — Врагу не пожелаешь. Ты не видела, ты не можешь понять. Я не представляла, что человек может так мучиться. Особенно он. Он ведь был баловнем судьбы, он не привык. Он так недоумевал перед смертью, Таня. Он не верил, не понимал, что с ним. А мы с мамой, две взрослые дуры, мы тоже надеялись на лучшее. Слабительное, марганцовка… Детский сад, доморощенные средства, а ведь надо было сразу вызывать скорую! Возможно, тогда бы его спасли.

— Вряд ли, Галя. От этого яда не лечат.

— Мы все вместе разбирали грибы. С Андреем. Там не могло быть поганки. Не могло, понимаешь? Сколько бы меня ни уверяли, не могло. Я перерыла кучу справочной литературы. Яд действует не сразу. Возможно, Сережу накормили раньше… в пятницу, например. Разумеется, не ты. На тебя я всерьез не думала. Ты еще маленькая, ты способна убить только словами. А вот молчальница Рита… Привела в гости, нажарила грибов. Совсем несложно. Я сказала это милиционеру. Не знаю, обратил ли он внимание. Он странный.

— А теперь Рита с Андреем, — вырвалось у меня. Я не умею держать язык за зубами, это точно.

— А теперь Рита с Андреем, — повторила моя собеседница с такой непередаваемой тоской, что я поспешно заверила:

— Но они скоро расстанутся.

— С чего ты взяла?

— Я знаю. Хочешь, поспорим? Две недели — крайний срок. На самом деле, меньше, но через две недели я тебе гарантирую.

Галя снова принялась смеяться — или плакать, разобрать было невозможно.

— Перестань! — испугалась я. — Не надо!

— А что, неужели так бросается в глаза? — она с трудом выговаривала слова. — Я-то думала, много лет храню страшную тайну… тринадцать лет… — от ее хохота так и хотелось заткнуть уши.

— Совсем ничего не заметно, что ты! Он даже не подозревает. И он к тебе очень хорошо относится. Очень. Рита — это затмение, эпизод. Он и сейчас-то ее уже видеть не хочет.

— Но на квартире с ней встречается.

Я быстро спросила:

— Когда?

— Именно тогда. Тогда, когда убили Вику. Я шла за ними до самого дома. Могу адрес назвать. Смешно, да?

— И во сколько?

— Сразу после работы. Они приехали туда без четверти шесть. Я постояла полчасика и ушла. Не ночь же стоять, правда? Под дождем.

«Полчасика», — подумала я. Рита вполне успела бы возвратиться в институт к Вике. Нет, это не то алиби.

— Кроме Риты, больше некому, — помолчав и немного успокоившись, вернулась к прежней теме Галя. — Марченко, к примеру, вряд ли стал бы угощать Сережу грибами. Это не в его духе.

Я собралась с силами.

— Все гораздо хуже. А виновата действительно я. Но я даже не подозревала, понимаешь!

Господи! Я проболталась Андрею, который передал все Рите. Я рассказала Юрию Владимировичу, потом милиционеру. Что-то, похоже, знает Дольский. Так неужели не имеет того же права Сережина сестра, человек, любивший его, как никто, человек, который никак не оправится после его смерти, который больше меня мучится мыслями о ней! Она мучится, роется в справочниках, перебирает варианты, но догадаться ни о чем без моего признания не может.