Но одно дело понять и совсем другое – решиться!.. Как уйти от Жени, как отдаться целительной силе времени, как оставить себе только надежду? Надежду – вместо его глаз, вместо его ласковых рук и страстного, горячего дыхания…

Застонав, Марина сжала ладонями виски. Что угодно, только не это!

«Но что, если не это? – услышала она в глубине собственного сознания неумолимый голос. – Что? Дождаться, когда он станет захлопывать перед тобою дверь, когда начнет скрываться от тебя? Или, того хуже, отпустить в себе то, что нельзя отпускать – чтобы удержать его?»

Эта, последняя, мысль заставила Марину содрогнуться. Нет, вот этого она не сделает! Ей не нужна такая любовь и не нужна та цена за любовь, которая, наверное, вполне устроила бы какую-нибудь Галю Трофимову!

Она готова была все отдать ради того, чтобы Женя любил ее, но ей нужно было только то, что было в его душе, а не то, что может быть вызвано помимо его желания.

Она резко встала, отряхнула пальто. Ноги у нее затекли, мелкие судороги побежали от щиколоток. Медленно, словно неся какой-то невыносимый груз, Марина выбралась из родникового оврага и пошла обратно по дороге.

Когда она вошла, Женя быстро поднялся ей навстречу из кресла: он тоже не спал, сидел одетый.

– Где ты была, Маша? – спросил он.

В голосе его чувствовалось волнение, но Марина сразу расслышала: не такое бывает волнение, когда думают о любимом человеке. Просто – волновался, не случилось ли с ней чего.

– Гуляла, – пожала плечами она.

Ей тяжело было разговаривать с Женей вот так – спокойно, почти безразлично. Но как было иначе сделать то, на что она все-таки решилась?

– Гуляла? – удивленно переспросил он.

– Да. А теперь я уезжаю, Женя. – Она поймала его вопросительный взгляд и добавила: – Я уезжаю в Москву.

– В Москву? – теперь голос у него стал совершенно изумленным. – Но почему в Москву? Разве у тебя там есть кто-нибудь?

– А у меня нигде никого нет, – прищурившись, ответила она. – И в Орел мне так же незачем возвращаться, как в Карелию. Я еду в Москву, потому что я так хочу. Мне так надо.

Женя пожал плечами. Наверное, он совсем не ожидал этого спокойного тона, уверенных Марининых движений.

– Ты, кажется, не совсем ясно себе это представляешь, – произнес он. – Хорошо, ты приезжаешь в Москву, выходишь, предположим, на Курском вокзале – дальше что? Куда ты пойдешь, где ты будешь жить? Об этом ты подумала?

– Завтрашний день сам о себе подумает, – сказала Марина, глядя ему в глаза.

– Терпеть не могу, когда Библию цитируют, чтобы оправдать свои бытовые глупости! – сердито воскликнул он. – Нет, я не могу этого допустить! В конце концов, ты прожила со мной какое-то время, и мне небезразлично…

– … как я устрою свою жизнь, – закончила Марина. – Я правду сказала, Женя: завтрашний день подумает обо мне. Но только если сегодня я сделаю то, что надо сделать.

С этими словами она открыла шкаф, достала чемодан. Женя молчал, смотрел на нее. Кажется, он понял, что удерживать ее бесполезно. Или ей только казалось, будто он вообще хочет ее удержать?

Пока он оставался в комнате, Марина украдкой смотрела на него. Он ходил из угла в угол, скрестив руки на груди, его светлые брови были сердито сдвинуты. На нем была та самая клетчатая рубашка, в которой Марина увидела его впервые и которую надела сама, когда насквозь промокла по дороге к нему.