Изменить размер шрифта - +
Впрочем, писатели - народ серый как всякий народ. Народ сер, но мудр. И если народ утверждает, что от жаб и от очкариков бывают бородавки…

    -  Как и всякий народ. Народ сер, но мудр. И если народ утверждает, что от жаб и очкариков бывают бородавки…

    -  А вот приближается мой инспектор, - сказал Голем.

    Подошел Павор в мокром плаще, прямо с улицы.

    -  Добрый вечер, - сказал он. - Весь промок, хочу выпить.

    -  Опять от него тиной воняет, - с негодованием произнес доктор Р. Квадрига, пробудившись от алкогольного транса. - Вечно от него воняет тиной. Как в пруду. Ряска.

    -  Что вы пьете? - спросил Павор.

    -  Кто - мы? - осведомился Голем. - Я, например, как всегда, пью коньяк. Виктор пьет джин. А доктор - все поочередно.

    -  Срам! - сказал доктор Р. Квадрига с негодованием. - Чешуя! И головы.

    -  Двойной коньяк! - крикнул Павор официанту.

    Лицо у него было мокрое от дождя, густые волосы слиплись, и от висков по бритым щекам стекали блестящие струйки. Тоже твердое лицо, многие, наверное, завидуют. Откуда у санитарного инспектора такое лицо? Твердое лицо-это: сыплет дождь, прожектора, тени на мокрых вагонах мечутся, ломаются… Все черное и блестящее, и только черное и блестящее, и никаких разговоров, никакой болтовни только команды, и се повинуются… Не обязательно вагоны, может быть, самолеты, аэродром, и потом никто не знает, где он был и откуда взялся… девочки падает навзничь, а мужчинам хочется сделать что-нибудь мужественное, например, расправить плечи и втянуть брюхо. Вот Голему не мешало бы втянуть брюхо, только занято у него там все - куда его там втянешь. Доктор Р. Квадрига - да, но зато ему не расправить плечи, вот уже много дней и навсегда он согбен. Вечерами он согбен над столом, по утрам - над тазиком, а днем - от больной печени. И, значит, только я здесь способен расправить плечи и втянуть брюхо, но я лучше мужественно хлопну стаканчик джину.

    -  Нимфоман, - грустно сказал Павору доктор Р. Квадрига. - Русалкоман. И водоросли.

    -  Заткнитесь, доктор, - сказал Павор. Он вытирал лицо бумажными салфетками, комкая их и бросая на пол. Потом он стал вытирать руки.

    -  С кем это вы подрались? - спросил Виктор.

    -  Изнасилован мокрецом, - произнес доктор Р. Квадрига, мучительно стараясь развести по местам глаза, которые съехались у него к переносице.

    -  Пока ни с кем, - ответил Павор и пристально посмотрел на доктора, но Р. Квадрига этого не заметил.

    Официант принес рюмку. Павор медленно выцедил коньяк и поднялся.

    -  Пойду-ка я умоюсь, - сказал он ровным голосом, - за городом грязно, весь в дерьме. - И ушел, задевая по дороге стулья.

    -  Что-то происходит с моим инспектором, - произнес Голем. Он щелчком сбросил со стола мятую салфетку. - Что-то мировых масштабов. Вы, случайно, не знаете, что именно?

    -  Вам лучше знать, - сказал Виктор. - Он инспектирует вас, а не меня. И потом, вы же все знаете. Кстати, Голем, откуда вы все знаете?

    -  Никто ничего не знает, - возразил Голем. - Пока только догадываются. Очень многие - кому хочется. Но нельзя спросить, откуда они догадываются, - это насилие над языком. Куда идет дождь? Чем встает солнце? Вы бы простили Шекспиру, если бы он написал что-нибудь в это роде. Впрочем, Шекспиру вы бы простили. Шекспиру мы многое прощаем, не то что Баневу… Слушайте, господин беллетрист, у меня есть идея.

Быстрый переход