Здесь не было ни моей вины, ни кого-либо другого. Просто такое иногда случается. Механическая неисправность в ракетном двигателе привела к его запуску, когда я его чистил.
— Вину за случившееся возложили на вас?
— Не совсем. Но они воспользовались формальной зацепкой, чтобы не выплачивать компенсацию, которая была мне положена. Кроме этого, меня разжаловали, отобрали лицензию и превратили из астронавта в однорукого бандита.
— А что это была за формальная зацепка?
— Проверка на алкоголь. Она показала какое-то мизерное содержание. Я выпил с другом на дорожку — всего один бокал, да и то чего-то слабенького за шесть часов до аварии. Но там были свидетели, с помощью которых им удалось доказать, что это произошло именно за шесть часов. По инструкции пить нельзя за восемь часов до вылета, а вылет был объявлен спустя час после аварии. Таким образом, формально я выпил на час позже, чем позволялось инструкцией. Они воспользовались этим, чтобы сэкономить кучу денег. Я ничего не мог поделать.
— А после этого?
— Ну, меня попинали тут и там некоторое время, а потом я начал огрызаться. Долго мы ещё будем разговаривать?
— Примерно час, чтобы все выглядело со стороны как настоящая психокоррекция.
— Эти ремни мне здорово все натерли. Вы можете меня развязать, если я дам слово?
Помедлив, Джудит сказала:
— Хорошо, но только через минуту. В моем отчете должна быть отражена ещё одна вещь, и я знаю, что этот вопрос вам не понравится. Так что лучше задать его сейчас. Почему вы так ненавидите женщин?
— Тут все просто. Я женился примерно за месяц до аварии на девушке, по которой сходил с ума. Знаете, что она сделала, когда узнала, что я остался без руки и лишился работы?
— Развелась?
— Она вышла замуж за другого, когда я ещё был в больнице.
— Вы что-нибудь… предпринимали в связи с этим?
— Вы имеете в виду — не убил ли я ее? Нет, я её так ненавидел, что не мог себя заставить посмотреть на неё или притронуться к ней — даже, чтобы убить.
— И вы даже сами себе не признаетесь, что по-прежнему любите ее?
Лицо Крэга побагровело, а на лбу вздулись жилы от неимоверных усилий, которые он прикладывал, чтобы освободиться от ремней.
— Если бы я не ремни, я бы…
— Разумеется. Вы хотите что-нибудь ещё мне о ней рассказать?
— У неё были точно такие же волосы как у вас. И она была такая же красивая. — Он помолчал. — Нет, вы красивее. И ещё порочнее.
— Нет, Крэг. Я просто лишена сентиментальности. Как и вы. Ладно, для отчета вполне достаточно. Мы больше не будем возвращаться к ней и вообще к женщинам. А теперь, как мы договорились, я развяжу вас.
Она расстегнула застежки ремней и Крэг встал на ноги. Он сперва потер лоб — ремень, запрокидывавший его голову назад, причинял особые неудобства — а потом запястья.
— Что еще? — спросил он.
— Прежде всего, список преступлений. Они в этом особенно заинтересованы, чтобы уменьшить список нераскрытых преступлений. Здесь вам терять нечего, так что можно выкладывать все начистоту.
Крэг засмеялся:
— Вы устанете записывать.
— Вы можете наговорить все в диктофон, а полиция уже положит звукозапись на бумагу. Да, и ещё одна вещь: когда я включу диктофон, постарайтесь говорить ровным и бесстрастным голосом, как будто вы находитесь в трансе. Именно так дают показания подсудимые под воздействием аппаратуры. И вам придется опять сесть в кресло, чтобы было нужное расстояние до микрофона. Готовы?
Крэг сказал, что готов, и она включила запись.
Крэг описал все основные вехи своей преступной деятельности, за исключением двух преступлений. |