Пока мы праздно перекидывались этими вустеризмами — а мы оба с ним убежденные кидуны подобными вещами, — он подвинул ко мне по столу блокнот для записей, и я накорябал на нем довольно новостей, чтобы ему щедро воздалось за его доброту. А точнее: я записал все мне известное о том, что, насколько я знал, знал полковник Блюхер, если я выражаюсь ясно, — вместе с парой других клочков информации, которые дали бы Хамфри фору и то, чем можно с полковником поторговаться. С крайним тщанием я отобрал и то, что следует опустить: он бы все равно не поверил, да и в любом случае подобное касалось прежде всего моей собственной безопасности. («Празден, разумен, нечестен; нацелен на выживание», — гласило резюме моей последней школьной характеристики, и я с тех пор не изменился: я вам не бабочка.)

— Чарли, не верь ни слову старика Маллинера.

Я тихо ахнул, но согласно забормотал, неслышно ухмыляясь.

Мистер Ри ожидал меня на «рандеву», как и обещалось в рекламе, вежливо пялясь в пространство с видом человека, решающего примеры на деление столбиком в уме. Либо планирующего надежный способ убийства супруги. Он предложил мне выпить, но душа к сему предложению у него, очевидно, не лежала, да и мне уже не терпелось перейти к делу, а не лакать пойло. Честно говоря, я бы предпочел носить с собой по улицам скорее бомбу с часовым механизмом ирландского производства, чем пакет с героином. Если там и впрямь был он.

Мы обошли квартал к точке, избранной мистером Ри, — там, как он надеялся, за нами не смогут надзирать глупые и неумелые долдоны из Британской разведки. (Прискорбный день настанет для мира, когда азиатский джентльмен осознает, что западное долдонство есть лишь восточная хитрость на иной манер. Ну, по крайней мере, немалая ее часть.) Мы проскользнули в парадное. Он распахнул вместительный портфель. Я сунул внутрь пухлый конверт. Он уделил мне порцию поклона и долгий немигающий взгляд, после чего вскочил в крупный и вульгарный черный лимузин, вхолостую урчавший мотором у пожарного гидранта под снисходительным взором хорошо оплаченного полисмена. Меня долгий немигающий взгляд мистера Ри не прельстил — подобный взгляд, казалось, рек: «Маккабрей, будет ручше, если внутри окажется то, что и доржно там оказаться; у нас есть способы заставить вас повизжать». Я помахал на прощанье индифферентной рукой, уверенный, что урчащую в моем желудке кислоту невооруженным глазом не разглядеть. А затем присмотрелся к клочку бумаги, который мистер Ри втиснул мне в ладонь. То не была, как я надеялся, щедрая порция карманных денег: то было нечто лучше, причем — гораздо. Гласил клочок следующее: «СООБЩЕНИЕ ЖЕНЫ НЧ ИМПЛАНТАТ КВАРЦЕВЫМ РАСПАДОМ ПРОСТО ШУТКА ЗПТ НЕ БОЙСЯ ЗПТ ПОЖАЛУЙСТА НЕ СЕРДИСЬ ЛЮБОВЬЮ ХАННА ТЧККЦ».

— И впрямь ЧК КЦ, — рыкнул я.

Не успел лимузин скрыться с глаз моих, к обочине подкатил еще один — гораздо вульгарнее и чернее, совсем как в книжках с картинками. Я удостоил его лишь кратким и надменным взором, покамест демонстрировал проезжавшим такси привлекающие оные такси жесты. Таксисты, похоже, не понимали моей британской жестикуляции. И вот когда мои страхи уже начали перековываться в честное британское раздражение, я осознал, что из лимузина — второго лимузина, длиннее и вульгарнее, как вы понимаете, — извергаются какие-то по виду респектабельные ребята. Но что за дело мне до них? — и я продолжал повелительно подманивать таксомотор. В этот миг меня и треснули по затылку.

Между тем вам, кому — простите меня — больше делать нечего, кроме как читать повести об отваге и истинной любви, подобные той, кою я сейчас излагаю, должно быть, не раз доводилось знакомиться со множеством описаний того, что ощущает человек, будучи треснут по завойку.