Это он пошутил. Я улыбнулся, не показывая зубов.

— Вполне согласен, — сказал я. — То есть, если бы господь не хотел, чтобы мы носили бандажи, он не стал бы наделять нас грыжами, не так ли?

Мой хозяин не улыбнулся.

— Общество преобрадания женщин — это крайне серьезно. Вероятно, это самая богатая частная организация в мире — гораздо богаче Парестинского народного фронта, с которым она, так уж вышро, водит дружбу.

Я намеревался сказать нечто отважное о том, как мало мне дела до богатства и убойной силы Народного фронта освобождения Палестины, но тут вспомнил, что лет сорок назад пообещал престарелой тетушке никогда больше не лгать. (Произнесено это было в обмен на коробку отборного «макинтошевского» ассорти «Улица качества». Ирисок тех давно уж нет — да и в нынешнем своем среднем возрасте я едва ли счел бы их аппетитными, — но слово Маккабрея, даже данное тетушке, отнюдь не шуточка.) Посему я придержал язык.

— Они намерены, — продолжал мистер Ли, — взять на себя контрорь над всем миром.

Я оделил его взглядом — хорошенько отрепетированным перед зеркалом, — взглядом, коим оделяю игроков в покер, которые ставят на четвертую карту. Впечатления мой взгляд не произвел.

— Да и как они могут не победить? — вопросил мой хозяин. — Во-первых, устрашающая американская домохозяйка средних рет контрорирует практически три пятых брагосостояния богатейшей страны света. Во-вторых, женщины «за занавесом паранджи» — в гаремах мусурьманского мира — контрорируют такое богатство, которое не под сиру исчисрить даже Цюриху. В-третьих, интерректуарки Израиря и Индии держат свои поритические миры соответственно, как бы ручше выразиться, за яйца. В-четвертых, женщин подхрестывает бессмысренный ужас компрекса кастрации — того же осознания непорноценности, что превращает срабаков-мужчин в тиранов. Арександр Македонский быр некомпетентен с женщинами; предводитерь гуннов Аттира умер, пытаясь добиться эрекции; Напореон обрадар до нерепости мареньким пенисом (36 мирриметров — его нескорько реет назад продари на Сотби); ну а у Адорьфа Гитрера, как широко известно, имерось торько одно яичко.

Я неловко поерзал в кресле: он нес такую околесицу, где порой бывает больше смысла, нежели в самом смысле. К тому же в уме я рьяно пытался перевести мирриметры в дюймы — или футы?

— В-пятых, — сказал он, растопыривая свои изумительно тончающие к кончикам пальцы на столе, — кто им будет противостоять? Есть ри на свете хоть одна страна — за искрючением разве что Китая, — которая не прогнира бы сверху донизу? Вы способны назвать хоть одного действующего поритика, который быр бы сирьным государственным мужем?

То не был риторический вопрос — мой хозяин помолчал, предоставив мне время для размышлений. Я этим временем воспользовался.

— Нет, — вот что я наконец изрек. Он склонил голову на несколько мирриметров.

— В-шестых и посредних — у них, как я уже сказар, имеются друзья. Гравным образом — мы.

— Кто такие «мы»?

— Крисофик.

— Международный Криптосоюз официантов Китая. Нет, пожаруйста, не смейтесь. Наш союз — мы его так не зовем, но вас не заинтересует наше подринное название, — единственная поистине международная организация на свете. Кроме того, это единственный союз без дурацких поритических симпатий. Кроме того — единственный союз, куда на равных входят наниматери и наемные. Иначе не поручится. Но самое гравное: это единственный союз, у которого нет хропот со штрейкбрехерами.