Я голубь мужеством, во мне нет желчи,

         И мне обида не горька; иначе

         Уже давно раба гниющим трупом

         Я воронов окрестных угостил бы. —

         Кровавый сластолюбец! Лицемер!

         Бесчувственный, продажный, подлый изверг!

         Глупец, глупец! Куда как я отважен!

         Сын милого, убитого отца,

         На мщенье вызванный и небесами

         И Тартаром, я расточаю сердце

         В пустых словах, как красота за деньги!

         Как женщина, весь изливаюсь в клятвах!

         Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!

Приведем еще вторую половину из песни безумной Офелии. Многие знают эту песню наизусть из «Гамлета», исправленного г. Полевым, и распевают, в полной уверенности, что поют слова Шекспира. Не худо им узнать, как она в самом деле поется у Шекспира:

         Занялась уже денница,

         Валентинов день настал.

         Под окном стоит девица:

         – Спишь ли, милый, или встал?

         Он услышал, встрепенулся,

         Быстро двери отворил,

         С нею в комнату вернулся,

         Но не деву отпустил.

         Пресвятая! как безбожно

         Клятву верности забыть!

         Ах! мужчине только можно

         Полюбить и разлюбить!

         – Ты хотел на мне жениться,

         Говорит ему она.

         – Позабыл! хоть побожиться;

         В этом не моя вина!

Как переведены у г. Полевого последние два стиха второго куплета?.. Сличите, вспомните, и вы убедитесь, что вовсе не знают шекспировского «Гамлета» те, которые читали или видели на сцене только переделку г. Полевого, и что труд г. Кронеберга вовсе не лишний в нашей литературе, а, напротив, составляет в ней значительное приобретение. Кто-то с важностью вздумал упрекнуть г. Кронеберга за то, что он не приложил к своему переводу предисловия, в котором, по его мнению, следовало бы изложить причины, побудившие г. Кронеберга приняться за перевод. Как будто г. Кронеберг не имел права переводить «Гамлета» просто потому, что ему хотелось переводить? Странны, право, люди, превращающие в шутку серьезные и важные вопросы, утверждающие, например, что переводить Шекспира есть «дело, противное логике, природе и физической возможности», – но еще более странны те, которые придают важность мелочам и с чувством собственного достоинства, как будто бы оскорбленного, рассуждают о том, что не стоит и одного слова!.