При красноватом свете ночника он поднес к помертвевшим губам матери голый, высохший череп ее сына.

Столько уже бедствий истерзали душу несчастной женщины, что это новое горе не могло ее доконать. Она устремила на свирепого отшельника пристальный, тупой взгляд.

— О, смерть!.. — тихо прошептала она, — смерть!.. Дайте мне умереть.

— Умирай, если хочешь!.. Но, Люси Пельнир, вспомни Токтрейский лес, вспомни день, когда демон, завладев твоим телом, отдал душу твою аду! Я демон, Люси, а ты моя супруга на веки! Теперь умирай, если хочешь!

В этой стране предрассудков и суеверий, существовало поверие, что нечистая сила является иногда в людской среде, чтобы сеять в ней преступление и бедствия. Такою ужасною славою пользовался один из знаменитых разбойников, Ган Исландец. Было также поверие, что женщина, сделавшаяся, чрез обольщение ли, или насильно, жертвою этого демона в образе человеческом, непреложно обрекается за это несчастие делить с ним проклятие.

Событие, о которых отшельник напомнил вдове, казалось возбудили в ней мысль об этом.

— Увы! — сказала она печально, — я не могу даже избавиться от существования!.. Но в чем виновата я? Возлюбленный Каролль, тебе известно, что я невинна. Что может сделать слабая девушка против насилие демона!

Глаза ее сверкали безумием, бессвязные слова казалось происходили от конвульсивного подергивание губ.

— Да, Каролль, — продолжала она, — с того дня я лишилась чистоты и невинности, а демон еще спрашивает меня, помню ли я этот страшный день?.. Дорогой Каролль, я никогда не изменяла тебе; ты пришел слишком поздно; я была его прежде, чем стала твоею, увы!.. Увы!.. И за это я обречена на вечные мучения. Нет, я не соединюсь с тобой, с тобой, которого оплакиваю. Что принесет мне смерть? Я пойду за этим чудовищем в мир подобных ему существ, в мир окаянных грешников! Но что сделала я? Мои несчастия в этой жизни вменятся мне в преступление в жизни будущей.

Малорослый отшельник смотрел на нее с торжествующим победоносным видом…

— Ах! — вдруг вскричала она, обращаясь к нему. — О! Скажите мне, не страшное ли это сновидение, которое нагнало на меня ваше присутствие? Вам известно, что со дня моего падение, все роковые ночи, когда дух ваш посещал меня, отмечены для меня нечистыми помыслами, страшными снами, ужасающими видениями.

— Опомнись, женщина. Что ты не спишь, это так же верно, как верно то, что Жилль умер.

Воспоминание о прежних бедствиях как бы подавило в матери впечатление нового горя; последние слова снова вернули ее к действительности.

— Мой сын! О! Мой сын, — вскричала она с таким выражением, которое тронуло бы всякое другое существо, кроме злодея, слушавшего ее. — Нет, он вернется, он не умер! Не может быть, чтобы он умер.

— Ну, иди спроси Рераасские скалы, которые задавили его, спроси Дронтгеймский залив, который принял его тело.

Мать упала на колени, застонав:

— Боже! Великий Боже!

— Молчи, раба ада!

Несчастная умолкла. Он продолжал:

— Не сомневайся в смерти твоего сына. Он наказан за то, в чем провинился его отец. Он допустил, чтобы взгляд женщины смягчил его гранитное сердце. Я, я обладал тобой, но никогда не любил тебя. Злая судьба твоего Каролля перешла на него… Наш сын был обманут невестой, ради которой пожертвовал своей жизнью.

— Умер! — прошептала она, — умер! Так это правда?.. О, Жилль! Плод моего несчастия, зачатый в ужасе, рожденный в скорбях! В младенчестве ты терзал мою грудь; в детстве никогда не отвечал ты на мои ласки и объятия; все время ты избегал и отталкивал твою мать, твою одинокую, покинутую всеми мать! Ты старался заставить меня забыть прошлые бедствие, только причиняя мне новые огорчения; ты покинул меня для демона, виновника твоего рождение и моего вдовства; никогда, в течение долгих лет, Жилль, ты ничем не порадовал меня; а между тем теперь твоя смерть причиняет мне невыносимые муки, воспоминание о тебе кажется мне чарующим утешением!.