|
Понимал язык человеческого сердца. Я полагаю, что даже боги не пренебрегали его обществом, – он и с ними общался! Он хорошо понимал, что творится вокруг, и в то же самое время и вперед заглядывал. Верные подавал советы. – Ганнибал, глядевший вверх, на куполок палатки, шагнул к Махарбалу, начальнику конницы, и будто специально для него проговорил: – Иногда он свои слова покрывал медовой оболочкой. Чтобы легче проглотить горькое зелье. Но это ничего. Не вижу в этом плохого. Такой у него был нрав. Этот небольшой недостаток искупался правдой, которую он излагал для пользы дела… А теперь его нет, и без него вроде бы пустота какая-то образовалась. Вот тут чего-то недостает. – Ганнибал приложил кулак к своей груди. – Ясно ли я выражаюсь?
– Вполне, – сказал Гасдрубал. – А ты? – Ганнибал положил руку на левое плечо Махарбала. – Или, может, оглох? Высказались почти все, кроме тебя. Разве ты произнес хотя бы одно слово? – И без моих хватало слов. – Э, нет! – Ганнибал выпрямился, покачал головой. – Так дело не пойдет. Мы будем говорить, будем слушать друг друга, а ты… Я не понимаю: разве ты хочешь быть всего-навсего свидетелем? – И не думаю. – Так за чем же дело стало? Или язык у тебя запал? Речь идет о чрезвычайно важном. А ты отмалчиваешься, ты, который сделал так много для нашей победы. Махарбал поглаживал бороду и спокойно смотрел вперед, в какую-то пустоту. – Может быть, я выражаюсь непонятно? Может, мне перейти на эллинский? А еще лучше – на нумидийский?.. Махарбал, тебя спрашиваю! Махарбал был невозмутим: поглаживал бороду, смотрел в пустоту, а слова Ганнибала влетали ему в одно ухо и вылетали из другого. – Кто еще хочет сказать? – обратился Ганнибал к военачальникам. – Никто? Значит, можно заключить, что существуют два мнения: одно – немедля идти на Рим, а другое – дать отдых войску, причем основательный. Только один Махарбал придерживается третьего мнения. – Нет, – сказал Махарбал. – У меня нет третьего мнения. – Так скажи же, что у тебя? – Великий господин, разреши сейчас промолчать. Нет у меня третьего мнения. Я во всем соглашусь с тобой. Но слово хотел бы сказать. Потом. Наедине. Только тебе. Ганнибал махнул рукой. – Будь по-твоему, Махарбал. А теперь слушайте меня. И пусть боги не оставят нас своим благоволением и впредь. Я вверяю себя и свое войско их доброй воле! – Ганнибал сжал кулак и вытянул руку вперед. – Приказ мой будет таков: войску отдыхать две недели. Потом месяц усиленно заниматься воинскими упражнениями. Это мое повеление, и оно должно быть выполнено в точности. Я уже поручил кому надо добыть новейшее оружие. Римское или галльское. Оно прибудет к сроку. Это моя забота. Далее. Я распорядился добыть продовольствия вдоволь, чтобы войско насытилось, как никогда. Ибо оно заслужило это… Мое повеление я сам доведу до сведения воинов. И я уверен, что они покажут и невиданную храбрость, и мужество, и доблесть. – Это уж точно, – поддержал Бомилькар. – В свое время я укажу причины, которые побудили меня принять такое решение. Об этом я сообщу и в Карфаген вместе с просьбой прислать золота на расходы. Я думаю, что отцы Карфагена раскошелятся наконец. Скупердяи, коих немало в Совете, поймут, наверное, всю важность, может быть, последних расходов, ибо Рим в руках у нас. Или почти в руках. В зависимости от того, что мы пожелаем. Мы можем разрешить себе поиграть с ним, как кошка с мышью. Махарбал сделал вид, что не расслышал последних слов. – Как ты сказал, Ганнибал? – Как кошка с мышью. |
