– Элисео Сильверио, наш музыкант?

– Как вышел, сразу умер.

– А остальные?

– Кто это?

– Те, кто сидел… кто бунтовал.

– Бунтовал?

– Те, кто был со мной в тюрьме.

Мелесьо Куэльяр развел руками.

– Что же я, ради себя сидел?

Мелесьо Куэльяр встал.

– Завтра потолкуем!

Гарабомбо глядел на угасающее пламя свечи. Жена трепетала от любви к нему, но он не шевелился. Тени, порожденные слабым светом, казались ему стариками. Он узнавал медлительные движения Флорентино Эспиносы, непрестанный кашель Эваристо Канчари, испуганные глаза Бустильоса.

– Гарабомбо! – вздохнула Амалия.

– Доброй ночи! – сказал с порога Сиксто Мансанедо. Гарабомбо пристально посмотрел на него, но ошибся – потолстевший Сиксто вежливо спросил:

– Не помешаю?

– Заходи, дон Сиксто.

– Спасибо, Гарабомбо.

– Что понадобилось, дон Сиксто?

– Я к тебе от зятьев.

Гарабомбо присел на мешок с ячменем.

– Дон Антолино сказал мне: «Я знаю, Гарабомбо вернулся из Лимы. Иди к нему и передай от меня привет».

– Спасибо.

– И еще.

– Что?

– «Передай, что я люблю настоящих мужчин. Мне нужны такие, как он». Это сказал номер два.

Дон Сиксто обнажил серые зубы.

– Он предлагает тебе место старшего надсмотрщика. Гарабомбо встал. Свеча замигала.

– А ты не старший?

– Номер один говорил: «Пусть будет Гарабомбо. Мне нужны мужчины, а не мозгляки».

Дон Сиксто весь дышал досадой.

– Какой же ты мозгляк?

– Не мне судить.

Он пожал плечами. Гарабомбо подошел к нему так близко, что чуть не коснулся его шляпы.

– Что он мне даст?

– Дом, и участок, и пастбище.

– А платить будет?

– Номер один говорит: «Пусть сам назначит».

Гарабомбо ощутил тяжесть тьмы. Он поглядел на поникший свет.

– Нет, дон Сиксто. Спасибо.

– Да ты сам назначь, сколько тебе платить!

– Нет, спасибо.

– Не дури, Фермин! – с облегчением сказал Мансанедо. – Про твои дела никто не помнит. Подумай о себе! Кто о тебе подумал, пока тебя не было? Кто принес тебе в тюрьму хлеба?

Гарабомбо не отвечал.

– Мятежников в Чинче больше нет. Из тюрьмы все выходят шелковые.

– Спокойной ночи, дон Сиксто.

Надсмотрщик надел шляпу и вышел, улыбаясь. Он чуть было не стал помощником Гарабомбо!

– Он прав, Фермин, – вздохнула жена. – Никто не вспомнил о нас! Рассказала бы я тебе!..

– Пусти меня!

И, не задев висящей на стене сбруи, он вышел.

– Куда ты? – спросила жена и снова задрожала.

Он не ответил. Ночь пестрела звездами. Луна освещала спящих собак. Гарабомбо прошел по улочке и удостоверился, что все помнит. Шел он на кладбище. Злой ветер сек простые надгробья, маленькие часовни. В горах такой ветер, что кресты надо защищать низенькой глиняной крышей. Гарабомбо обошел могилы и постоял перед нищей, глиняной часовенкой в полметра высотой – здесь лежала его мать. Он встал на колени, помолился, поднялся и пошел дальше, глядя на могилы, посеребренные милостивой луной. На новых часовенках он нашел имена Флорентино Эспиносы, Эваристо Канчари, Эладио Эспиносы, Прематуро Ловатона, Себастьяна Хименеса. У могилы дона Флорентино он снова встал на колени и воскликнул:

– Дон Флорентино, мятежных больше нет! Вы умерли зря.