— Вернон Дурслей слушает.

Гарри, в это время оказавшийся в комнате, прямо замер, услышав голос Рона:

— АЛЛО? АЛЛО? ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ? ПОЗОВИТЕ — ПОЖАЛУЙСТА — ГАРРИ — ПОТТЕРА!

Рон так орал, что дядя Вернон подпрыгнул, отодвинул трубку от уха на фут и воззрился на неё в гневе и тревоге.

— КТО ГОВОРИТ? — проревел он в направлении микрофона. — ВЫ КТО?

— РОН — УИЗЛИ! — надрывно прокричал Рон, будто они с дядей Верноном разговаривали через целое футбольное поле. — Я — ДРУГ — ГАРРИ — ПО ШКОЛЕ...

Маленькие дядины глазки метнулись к Гарри. Ноги у мальчика словно приросли к полу.

— ЗДЕСЬ НЕТ НИКАКОГО ГАРРИ ПОТТЕРА! — прогрохотал дядя. Теперь он держал трубку ещё дальше, словно боялся, что она вот-вот взорвётся. — НЕ ЗНАЮ, О КАКОЙ ТАКОЙ ШКОЛЕ ВЫ ГОВОРИТЕ! НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ЗВОНИТЕ СЮДА! И НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ К МОЕМУ ДОМУ И МОЕЙ СЕМЬЕ!

И бросил трубку на рычаг — будто ядовитого паука отшвырнул.

После этого разразился грандиознейший из скандалов.

— КАК ТЫ ПОСМЕЛ СООБЩИТЬ НАШ НОМЕР ТАКИМ... ТАКИМ... ТАКИМ, КАК ТЫ! — вопил дядя Вернон, обрызгивая Гарри слюной.

Рон, очевидно, понял, что навлёк на друга неприятности, и больше не звонил. И лучшая подруга Гарри по «Хогварцу», Гермиона Грейнджер, тоже не объявлялась. Гарри подозревал, что Рон посоветовал ей не звонить, и это было очень жалко: Гермиона, самая умная девочка у них в классе, родилась в семье муглов, прекрасно умела пользоваться телефоном и, наверное, догадалась бы не сообщать, из какой она школы.

В общем, пять долгих недель Гарри не получал от друзей известий, и лето оборачивалось немногим лучше предыдущего. Одно только радовало: поклявшись, что не станет писать друзьям, Гарри получил разрешение ночами выпускать сову Хедвигу. Дядя Вернон сдался, потому что Хедвига от постоянного сидения в клетке дурела и ночью никому не давала спать.

Гарри дописал про Убожку Уэнделин и снова прислушался. Тишину в спящем доме нарушали только отдалённые раскаты — храпел Дудли, двоюродный брат. Наверное, уже очень поздно. Глаза от усталости чесались. Может, закончить завтра ночью?..

Гарри завинтил крышку на чернильнице, вытащил из-под кровати старую наволочку, сложил туда фонарик, «Историю магии», сочинение, перо и чернила, встал и, приподняв половицу под кроватью, всё спрятал. Затем выпрямился и потянулся. На тумбочке светился циферблат будильника.

Час ночи. В животе ёкнуло. Оказывается, ему уже час как тринадцать.

Вот ещё одна странность: к своим дням рождения Гарри был безразличен. За всю жизнь он не получил ни единой открытки. Дурслеи не поздравляли его уже два года, вряд ли и на этот раз вспомнят.

В темноте Гарри подошёл к раскрытому окну. Облокотился на подоконник. После долгого сидения под одеялом прохладный ночной ветерок приятно освежал лицо. Большая совиная клетка пустовала — Хедвиги не было уже две ночи подряд. Гарри не беспокоился — она и раньше так улетала, — но очень её ждал. В этом доме только сова не шарахалась от колдунов.

Гарри оставался невысоким и худеньким для своего возраста, но всё же подрос за год на пару дюймов. А вот его угольно-чёрные волосы по-прежнему упрямо топорщились, что ты с ними ни делай. Из-за очков смотрели всё те же ярко-зелёные глаза, а на лбу сквозь чёлку отчётливо проглядывал тонкий зигзагообразный шрам.

Шрам был главной особенностью Гарри — но отнюдь не наследием автокатастрофы, якобы убившей его родителей, как десять лет подряд лгали Дурслеи. Лили и Джеймс Поттеры погибли вовсе не в аварии. Их убил самый страшный злой колдун последнего столетия, Лорд Вольдеморт. А вот Гарри при этом получил всего-навсего шрам на лбу. Проклятие Вольдеморта не убило мальчика — оно отрикошетило в того, кто его наслал.