Её наняли судомойкой — прислугой самого низшего звена, как не преминула сообщить ей мадам Бургунди. Но поскольку рабочих рук в шале не хватало, до конца пребывания здесь охотников ей предстояло выполнять и обязанности горничной.

— Слушаюсь, мадам.

Агата сделала торопливый книксен, снова сунула ноги в башмаки и поспешила вниз по лестнице, надеясь проскользнуть мимо дородной женщины, как мышь мимо кота. Но когда она спустилась на площадку, глаза мадам Бургунди сузились до щёлочек, и она схватила Агги за руку.

— Не думай, что благосклонность молодого хозяина возвышает тебя над остальными, дурёха, — усмехнулась экономка.

Агата выпрямила спину и напряглась. Она не дура!

Женщина продолжала, и с каждым словом её пальцы всё больнее впивались в руку Агаты:

— Один бог знает, что такое жалкое создание, как ты, может понимать в жизни знатного дома, но будь уверена: когда мы вернёмся в имение, ты будешь по уши в кастрюлях и картофельных очистках, так что света белого не увидишь. Не говоря уже о маркизе Гастоне.

Рука задрожала, и Агата подавила сияние, которое рвалось наружу для самозащиты. Похоже было, что магия, которую после стольких лет выпустили на волю, рвалась на свободу. Но этого нельзя было допустить.

Напоследок мадам Бургунди ещё сильнее стиснула руку Агаты и наконец отпустила её, слегка подтолкнув к лестнице. Девушка, спотыкаясь, просеменила по трём ступенькам вниз, пока не схватилась за перила и не развернулась к деспотичной женщине, державшей её судьбу в своих руках. Экономке не удастся запугать Агги. Мадам Бургунди ничто в сравнении с её отцом.

Не отрывая глаз от сурового лица высокомерной женщины, она присела в низком реверансе.

— Как пожелаете, мадам.

Мадам Бургунди фыркнула и, подняв фиолетовые саржевые юбки, потопала вверх по лестнице.

Агата спустилась ещё на два пролёта в цокольный этаж и подумала: интересно, как вынос содержимого ночных горшков и отскребание сажи могут возвысить её над остальными? Она выполняет самую чёрную работу.

Когда девушка свернула в коридор, который вёл к кухне, из тени появилась фигура. Сияние поднялось так близко к поверхности, что у девушки онемели кончики пальцев.

— Мадемуазель Агата, — прошептал Гастон и затянул её в комнату.

Агги, которой надоело, что её пихают, вырвала свой рукав из руки Гастона и, развернувшись, сердито крикнула:

— Не пугайте меня так!

Гастон закрыл дверь, и они остались в полной темноте.

— Прошу прощения.

Она услышала звук шагов, и в комнату из высокого окна упал приглушённый свет — юноша раскрыл занавески. Помещение напоминало кладовку, в одном углу стояла узкая кровать, а в другом большой шкаф, запертый на висячий замок.

— Где это мы? — поинтересовалась Агги.

— Это… — Гастон огляделся, словно до её вопроса не осознавал, где находится, — комната для больных. Используется для карантина или для лечения раненых.

— Понятно. — Ей ничего не было понятно. Комната была похожа скорее на камеру, чем на лазарет. Но отчаянное выражение лица Гастона, широко раскрытые голубые глаза, пот, выступивший над верхней губой, вызвали у неё желание как-то успокоить его. — Что я могу для вас сделать, ваша светлость?

У него дёрнулись губы.

— Мне нужна ваша помощь.

Агата выгнула бровь и поставила на пол тяжёлое ведро для угля.