— Ваше сиятельство, нам пора, — коротко бросаю. Пытаюсь не провоцировать мажора, но потуги даются мне с большим трудом. Только от одного взгляда на его рожу кулаки уже начинают чесаться.

— Как это пора⁈ Праздник в твою честь же! — наезжает Паскевич. — А ты уходишь! Не уважаешь баронессу! Да я тебя за такое!

Надо заметить, что орет он громко, как буйный. Немногочисленные зрители оглядываются. А слышат они что? Слышат, что «простолюдин не уважает баронессу». Блин, это чревато.

— Я преклоняюсь перед красотой и умом Жанны Дмитриевны, — спокойно, но отчетливо заявляю. — И праздник устроен в честь баронессы, но никак не в мою. Как справедливо вы заметили, я всего лишь простолюдин. Мне такие почести даже не снятся.

— Ты не уважаешь! — настаивает на своем Паскевич. — Иначе бы забился в угол, как дворовый пес, и сидел бы тихо до тех пор, пока тебя не отпустили бы. Но нет, ты думаешь, что можешь ходить по светским вечерам, словно благородный. Баронесса обязательно узнает о твоей наглости, сученыш, но вперед я сам тебя научу манерам!

Сученыш, значит⁈ Рррр…Пьяная мажорщина, как же ты меня бесишь! На равного по статусу ты бы никогда не посмел наехать. Да и на меня бы не полез, не напившись как свинья.

— Света, в машину, — бросаю через плечо блондинке, и сразу раздается стук каблучков и хлопок двери.

Княжич явно собирается с духом, чтобы устроить драку. Только храбрости пока не хватает. Вот и горланит, ищет повод, за который ему не дадут ремня.

— Куда! — гремит Паскевич, глянув пьяным глазом за мою спину. — Я не отпускал!

Он делает шаг к машине, но я не сдвигаюсь с места, перегораживая ему дорогу.

— А тебя никто не спрашивал, — уже тише говорю, чтобы слышал только княжич. — Она дворянка, понял? А ты иди куда шел.

От моих слова у Паскевича глаза чуть не лезут на лоб. Но я уже призвал цыган и готов в любую секунду дать отпор.

— Ну, сученыш! Я обещал — получай! — княжич вскидывает руку, которая на лету покрывается ледяной коркой до плеча.

Мигом врубив усиление, ловлю конечность княжича. Его ледяной кулак, усеянный шипами, застывает в высшей точке. Едва успел поймать. Замах был широким и быстрым. А еще эти острые лезвия на костяшках…Меня обуревает ярость. Этот мажор собирался меня убить!

С трудом сдерживаюсь, чтобы не разбить всмятку череп понтореза. Паскевич это чувствует и вздрагивает. Пытается отшатнуться, но я крепко держу говнюка. Его глаза с опаской смотрят на меня.

— Вещий, ты борзеешь… — хрипит эта мажорщина.

— А ты позоришь аристократов, — рычу я, резко оскалившись. — Ну, гребаный мажор, сам напросился.

Сжимаю пальцы, и ледяная корка трескается под пальцами. Не полностью, но трещины отчетливые. Я палюсь? Да нет. Сойдет за здорового одаренного в ярости, каким я и являюсь. Человек под адреналином способен и на большее.

— Даня! — встревоженный крик Светы.

Разок бью княжича по печени и резко отталкиваю подальше от себя. А то еще пырнет какой-нибудь острой ледышкой.