— Да на что онъ мнѣ, милая? На кой шутъ? Чай изъ него дома пить, такъ онъ кипятку не выдержитъ и лопнетъ.

— Ахъ, Боже мой, да просто на память объ Венеціи.

— Не надо, милая, не надо!

— Ну, ты какъ хочешь, а я все-таки себѣ куплю. Вотъ эти стаканчики для ликера, напримѣръ. За нихъ въ Петербургѣ вѣдь надо въ трое, въ четверо заплатить. А посмотри, какіе премиленькіе флакончики для туалета! И всего только восемь франковъ за пару… Вѣдь это почти даромъ…

И Глафира Семеновна начала отбирать себѣ вещи. Черезъ часъ они выходили изъ магазина, нагруженные покупками. Конуринъ также купилъ женѣ два стакана и флаконъ для духовъ.

— Девяносто два франка не пито, не ѣдено посѣяно, вздыхалъ Николай Ивановичъ и, обратясь къ женѣ, сказалъ:- Вотъ ты говорила давеча, какой имъ разсчетъ дарить на память булавки. Не замани тебя этотъ злосчастный проводникъ подаркомъ на фабрику — не просолили-бы мы на фабрикѣ девяносто два четвертака. А вѣдь четвертакъ-то здѣсь сорокъ копѣекъ стоитъ.

— Ну, что тутъ считать! Вѣдь для того и поѣхали заграницу, чтобъ деньги тратить. Зато какія вещицы! Прелесть! Прелесть! перебила мужа Глафира Семеновна.

— Дѣйствительно, ловко дѣйствуютъ здѣсь. Умѣютъ дураковъ заманить, бормоталъ Конуринъ. — Изъ-за этихъ покупокъ и оборванецъ-то съ нами по собору мотался и не отставалъ отъ насъ. Вѣдь вотъ теперь за всѣ наши покупки съ фабрики процентъ получитъ. Ахъ, пройдохи, пройдохи! А что, не завести-ли и мнѣ въ Петербургѣ такихъ пройдохъ, чтобъ заманивали въ мой колоніальный магазинъ? вдругъ обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Пусть-бы бѣгали по Елинскому и Обуховскому проспекту и загоняли въ магазинъ покупателей. "Дескать, въ сувениръ апельсинъ или голандскую селедку. Пожалуйте обозрѣть магазинъ Конурина". На апельсинъ покупателя заманишь, а онъ, смотришь, фунтъ чаю да сига копченаго купитъ и голову сахару.

— Что ты, что ты! Такихъ дураковъ у насъ въ

Питерѣ много не найдешь! отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— А и то пожалуй, что дураки-то только по Венеціямъ ѣздятъ, а дома все умные остаются.

— Прекрасно, прекрасно! подхватила Глафира Семеновна. — Стало быть вы себя къ дуракамъ причисляете? Вѣдь вы тоже стаканы купили.

— А то какъ-же? Я ужъ давно объ этомъ говорю. Конечно-же дуракъ, коли за границу поѣхалъ. Ну, на что она мнѣ эта самая за граница?

На площади ихъ встрѣтилъ проводникъ, приведшій ихъ на фабрику. Онъ почтительно кланялся и нашептывалъ что-то Глафирѣ Семеновнѣ по французски.

— На кружевную фабрику предлагаетъ идти, обратилась та къ мужу. — Говоритъ, что тоже агентъ…

— Нѣтъ, нѣтъ! Ни за что на свѣтѣ! Довольно. Что это, помилуйте! Фабрику кружевную теперь еще выдумалъ! возопіялъ Николай Ивановичъ. — Ежели ты на стеклянной фабрикъ съ умѣла девяносто два четвертака оставить, такъ на кружевной ты триста оставишь.

— Послушай, а можетъ быть и на кружевной мнѣ будетъ какой-нибудь сувениръ? Кружевную барбочку подарятъ.

— Не желаю я сувенировъ! Понимаешь ты, не желаю! Брысь, господинъ агентъ! Прочь! Провались ты къ чорту на рога!

И Николай Ивановичъ даже замахнулся на проводника палкой. Тотъ отскочилъ въ сторону и издали еще разъ раскланялся.

LXXVII

Пробродивъ по площади Святаго Марка еще часа два, обойдя всѣ окружающіе ее съ трехъ сторонъ магазины, позавтракавъ въ ресторанѣ на той-же площади, компанія остановилась въ полнѣйшемъ недоумѣніи, куда ей теперь идти.

— Кажется, больше и идти некуда, сказала Глафира Семеновна своимъ спутникамъ.