— Безъ перемѣны.

— Слава тебѣ Господи! перекрестился Конуринъ, взявшись за подушку, и прибавилъ:- "вивъ ля Франсъ", почти единственную фразу, которую онъ зналъ по французски и употреблялъ при французахъ, когда желалъ выразить чему нибудь радость или одобреніе.

Кондукторъ улыбнулся и отвѣчалъ: "Vive la Russie". Онъ уже хотѣлъ уходить, какъ вдругъ Николай Ивановичъ закричалъ ему:

— Постой… Постой… Глаша! Скажи господину кондуктору по-французски, чтобы онъ заперъ насъ на ключъ и никого больше не пускалъ въ наше купэ, обратился онъ къ женѣ:- а мы ему за это пару франковъ просолимъ.

— Да, да… Дѣйствительно, надо попросить, отвѣчала супруга. — Экуте… Не впускайте… Не пусе… Или нѣтъ… что я! Не лесе данъ ли вагонъ анкоръ пассажиръ… Ну вулонъ дормиръ… И вотъ вамъ… Пуръ ву… Пуръ буаръ… Ву компрене?

Она сунула кондуктору два франка. Тотъ понялъ, о чемъ его просятъ, и заговорилъ:

— Oui, oui, madame. Je comprends. Soyez tranquille…

— А вотъ и отъ меня монетка. Выпей на здоровье… прибавилъ полъ-франка Конуринъ.

Кондукторъ захлопнулъ дверцу вагона и поѣздъ полетѣлъ снова.

— Удивительно, какъ ты наторѣла въ нынѣшнюю поѣздку по французски… похвалилъ Николай Ивановичъ жену. — Вѣдь почти все говоришь…

— Еще-бы… Практика… Я теперь стала припомннать всѣ.слова, которыя я учила въ пансіонѣ. Ты видѣлъ въ Парижѣ? Всѣ прикащики Magasin de Louvre и Magasin au bon marché меня понимали. Во Франціи-то что! А вотъ какъ мы по Италіи будемъ путешествовать, рѣшительно не понимаю. По итальянски я столько-же знаю, сколько и Иванъ Кондратьичъ… отвѣчала Глафира Семеновна.

— Руками будемъ объясняться. Выпить — по галстуху себя хлопнемъ пальцами, съѣсть — въ ротъ пальцемъ покажемъ, — говорилъ Николай Ивановичъ. — Я читалъ въ одной книжкѣ, что суворовскіе солдаты во время похода отлично руками въ Италіи объяснялись и всѣ ихъ понимали.

— Земляки! Послушайте! началъ Иванъ Кондратьевичъ. — Вѣдь въ Италію надо въ сторону сворачивать?

— Въ сторону.

— Такъ не ѣхать-ли намъ ужъ прямо домой? Ну, что намъ Италія? Чортъ съ ней! Берлинъ видѣли, Парижъ видѣли, — ну, и будетъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! — воскликнула Глафира Семеновна. — Помилуйте, мы только для Италіи и заграницу поѣхали.

— Да что въ ней, въ Италіи-то хорошаго? Я такъ сллышалъ, что только шарманки да апельсины.

— Какъ, что въ Италіи хорошаго? Римъ… Въ Римѣ папа… Неаполь… Въ Неаполѣ огнедышащая гора Везувій. Я даже всѣмъ нашимъ знакомымъ въ Петербургѣ сказала, что буду на огнедышащей горѣ. А Beнеція, гдѣ по всѣмъ улицамъ на лодкахъ ѣздятъ? Нѣтъ, нѣтъ… Пока я на Везувіѣ не побываю, я домой не поѣду.

— Ни тоже самое… — прибавилъ Николай Ивановичъ. — Я до тѣхъ поръ не буду спокоенъ, пока на самой верхушкѣ горы объ Везувій папироску не закурю…

— Везувій… Папа… Да что мы католики, что-ли? Вѣдь только католики папѣ празднуютъ, а мы, слава Богу, православные христіане. Даже грѣхъ, я думаю, намъ на папу смотрѣть.

— Не хнычъ и молчи, хлопнулъ Конурина по плечу Николай Иванычъ. — И чего ты въ самомъ дѣлѣ!.. Самъ согласился ѣхать съ нами всюду, куда мы поѣдемъ, а теперь на попятный. Назвался груздемъ, такъ ужъ полѣзай въ кузовъ.

— Подъѣхать къ самой Италіи и вдругъ домой! бормотала Глафира Семеновна. — Это ужъ даже и ни на что не похоже.