— А пошел ты, — совершенно спокойно ответил Ласточкин и вслед за тем назвал место, в которое его собеседнику полагалось пройти. Судя по выражению так называемого лица последнего, предложение не пришлось ему по вкусу.

— Ты это, того! — заволновался поезд. — Не балуй!

— Похоже, капитан забыл, с кем имеет дело, — процедил ушастый сквозь зубы. — Я бы на твоем месте, получив приглашение от Арбатова, уже мчался бы во всю прыть.

Мне показалось, что я недавно уже где-то слышала это имя, но момент явно был неподходящий для того, чтобы уточнять что бы то ни было.

— Мне твой Арбатов даром не нужен, — отозвался Ласточкин. — Если я ему нужен, пусть он ко мне и приходит.

— Нет, ну блин! — возмутился экспресс. — Ты того, в натуре? А?

— Боюсь, Юра не примет такого ответа, — вздохнул ушастый. — Так что, девочки и мальчики…

— Напоминаю мальчикам, а также девочкам, — перебил его Ласточкин, — что я при исполнении. Так что пошли вон отсюда, уроды.

Я увидела, что он держит руку в кармане, и быстро отступила в сторону. Честно говоря, мне стало очень не по себе.

— Ты еще пожалеешь об этом, — просипел золотой, пятясь. Его кодла нехотя последовала за ним.

— С Арбатовым никто так не смеет разговаривать! — крикнул ушастый на прощание. Ласточкин выхватил руку из кармана, и его собеседник поспешно скрылся за углом.

— Черт, я же бросил курить, — вздохнул Павел, глядя на пачку сигарет, которую он держал в своей ладони. — Ладно, Лиза, надо нам навестить знаменитую актрису. А то мы и так с тобой задержались.

Заявляю со всей ответственностью за свои слова, что если где-то на земле и существует рай, то супруги Лазаревы, без сомнения, сумели отхватить от него весьма лакомый кусочек. Если мои творения когда-нибудь будут экранизировать в Голливуде, предвижу вашу саркастическую улыбку, но в конце концов, как говорит Паша, скромность украшает лишь того, кого больше ничто не украшает, — словом, если я когда-нибудь продвинусь благодаря своему писательскому таланту, наследству гибралтарской тети, которой у меня все равно нет, или выгодному альянсу с каким-нибудь завалящимся олигархом, я, может статься, тоже получу право жить в апартаментах, подобных лазаревским. Феерическая роскошь! Невиданное великолепие! Тоскующей тенью я ползла по коврам, затравленно озираясь на окружающие красоты. Позолота, блеск, картины, старинная мебель. Красное дерево, розовое дерево, зеленое дерево — в углу в кадке, выложенной стразами. Анфилады комнат увлекали и манили. Боже! Дайте мне кусочек этих неслыханных прелестей, я тоже так хочу! У-у, убогие коммуналки, однокомнатные квартиры-табакерки, кошмарные хрущобы, панельные дома… Тьфу на вас! Будьте вы прокляты и ныне, и всегда, и во веки веков!

Я покосилась на Ласточкина, и мне стало стыдно. Я не видела своего отражения в зеркале, но готова была поклясться чем угодно, что на моем лице отражалась жгучая, анафемская, лютейшая зависть. Не то что мой напарник. Он не казался равнодушным — он просто им был. Уверена, Алиса Лазарева вместе со всеми ее хоромами и богатствами занимала его в этот миг куда меньше, чем измученная женщина в голубом, которую судьба швырнула с самого верха в бессмысленное, пустое существование, пронизанное терпким страхом перед конвертами, что время от времени выпархивали из ее почтового ящика. Черт возьми, ну почему я не могу быть, как он?

Служанка проводила нас в гостиную, ту, где было поменьше позолоты, но побольше картин, и встала в дверях, словно ей наказали строго-настрого следить за тем, как бы мы по рассеянности не сунули в карман изящный столик, инкрустированный перламутром.