Дебрен протянул руку, осторожно коснулся мягкой щеки.

— Впоследствии, Ленда, у него были дети. Его потомки правят в Морваке. Слабость у него прошла. Наверняка. Просто он рановато сюда явился, проклятие было произнесено и таким и осталось в памяти мозговика.

Она с трудом улыбнулась:

— Ты хочешь, чтобы я уговорила Петунку продолжить род? Пожалуйста. Только вряд ли я буду достаточно убедительной. Маловато у меня серьезных аргументов.

— Никто не говорит, что княжне необходимо знать обо всех его… неприятностях.

— Неприятностях, — повторила она с горечью.

— Ну хорошо: два или три пункта из того перечня действительно довольно болезненны. Но взгляни на это с другой стороны. Возможно, нам представился неповторимый случай. Двести два года, симметричное расположение цифр. В ранневековье к таким вещам имели пристрастие. Добавь к этому ее имя: Петунка — уменьшительное от Петунелы, и так странно получается, что последней женщиной с таким именем была Проклятая. Случайность? А предсказание, что кто-то из теперешнего поколения снимет проклятие? Причем не лично, а с помощью посторонних? Из этого поколения осталась только Петунка. Брат погиб, сестер — ни одной…

Он осекся на полуслове. Какая-то мысль, еще неуловимая, проскользнула между теснящимися аргументами, запуталась, шмыгнула в тень. Нехорошая мысль.

Он не успел ее поймать. Был, пожалуй, близок, но внезапно Ленда приподнялась на локте, лизнула волосами парика его ухо. Она впервые оказалась так близко: раньше он не чувствовал запаха мяты. Ее дыхание прежде всего несло запах пива и дангизской водки, но была в нем и мята. Совсем немного.

— Ты не понял, — усмехнулась она. Усмешка была странная, но приятная, поэтому Дебрен не стал задумываться, а просто глядел. Надо было скоренько воспользоваться оказией, потому что лицо девушки медленно, но неодолимо приближалось, расплываясь в медноватое от света пламени пятно. — Ей надо сказать, что девочка может быть счастливой. Когда вырастет. И с этим у меня могут возникнуть проблемы.

Ее теплая ступня уже была у него на лодыжке, рукой она касалась его торса. Лица он не видел совсем: длинный и плотный парик охватил их головы, как охватывает балдахин королевское ложе. Он знал, что происходит. Между боком и левой рукой у него вдруг влезла ее голая грудь. Он знал. Только не верил.

И был изумлен. Немного.

— Ты что?.. Ленда?

— Тиииише. — Ее шепот вместе с ароматом мяты, которую ей некогда было заварить и которую она, кажется, попросту жевала, ожидая его и согревая ему постель, ворвался прямо ему в ноздри. Так как сначала она поцеловала его именно в нос. Скорее всего не потому что целилась вслепую. Он мало что видел, но блеск глаз — да. Слышал также шутливые нотки в ее голосе. — Не смотри, молчи, просто лежи.

— Ленда…

— Тише. Я накапливаю аргументы. Не двигайся.

Он не смотрел, и только это получилось у него легко. Раскрывать глаза было рискованно: им почти все время угрожали если не губы, то волосы или пальцы. Честно говоря, пальцы больше всего. Нелегко лежать рядом с мужчиной и касаться его по возможности большей поверхностью тела, не задевая при этом опоясывающим бедра металлом и наконец…

Как там было?

Ага. Снятие груза с мужских плеч.

Потому что она делала именно это. Так вот, попросту. Не слишком быстро и не медленно, нежно и одновременно решительно. Так…

Профессионально?

Махрусе сладчайший, он не хотел так думать об этом. В «Розовом кролике» она лишь присматривала за порядком. Конечно, могла невольно посмотреть, хоть сама никогда…

Всему виною тот князь.