— На телегу! — пробился сквозь гул писклявый женский голос. — За святой водой! Лейте на колдуна!

Поручень — первый верхний в восточной балюстраде — задержал толпу, напугал крестьян — но не остановил всех. Несколько самых ловких и горячих проскользнули под ним, кто-то влез наверх, опершись о голову соседа, кинул острогу. Промахнулся, но отвлек Ленду, и она не смогла задеть пробегавшего мимо замостника. Зато уложила второго — настолько глупого, что он один с ходу попытался ткнуть ее поставленной торчком косой. Следующий безнаказанно проскользнул рядом, двое других напали на девушку с цепами, открыв уже третьего любителя поливать колдунов святой водой.

Дебрен перепрыгнул через забитый снегом ров, налету послал гангарин в первого из подбегающих. Сразу же бросился к фуре, нисколько не веря в силу заклинания и пытаясь найти что-нибудь более существенное. Однако, как ни странно, гангарин подействовал — парень с палицей домашней выделки закружился, споткнулся, хватанул лбом о заднее колесо телеги. Сознания не потерял, зато боевой пыл утратил полностью.

Посредине пролета, всего на расстоянии броска камнем, Ленда отрубила нападающему часть пальцев правой руки. Мужик, завопив, убежал, сильнее напуганный потерей пальцев, чем болью. Другому повезло еще меньше: Дроп напал на него сзади, вцепился когтями в уши, резко наклонившись, ударил клювом в глаз. Рана оказалась глубокой — крестьянин рухнул на мост и замер в расплывающейся луже мочи.

Дебрен, наклоняясь за палицей, снова пустил гангарин. Получилось похуже, но все-таки получилось, что видно было уже по второму из пяти проделанных вилами тычков. Замостник позорно промахивался и дрался лишь потому, что от тяжести утыканной кремнями палицы у чародея на мгновение проснулись угрызения совести.

Исцелил его свист пролетевшего у самого уха болта. Последний мужик, оставленный Дропом, наконец зарядил арбалет. И промахнулся, но в следующий раз…

Палица описала дугу, столкнулась с непокрытой головой крестьянина. Крестьянин упал. Из-за его спины к груди Дебрена устремилась коса. К счастью, не боевая, предназначенная для скашивания травы, а не чародейских голов. Черенок оказался слишком коротким, и Дебрен отделался только испугом. После этого он тут же ударил трофейной палицей, ухватив ее обеими руками. Противник закрылся косой, острие сломалось пополам.

Косец бросился бежать. На первый взгляд — глупо, потому что побежал он к южному берегу. Но только на первый. Мост внезапно стал чрезвычайно опасным местом.

Крестьяне, подгоняемые конной женщиной с писклявым голосом, вновь ринулись в атаку, форсировали по верху и по низу символическую по сути преграду и узким, но сплошным потоком направились к Ленде.

— С вами Бог! — надрывался толстяк в лисьей шапке, шубе и, кажется, сутане. Он размахивал пятиспичным колесом, то ли благословляя, то ли колотя по головам трусов, оставшихся подле фур. — Бей ведьму!

— Бей колдуна! — перекликалась с толпой наездница.

Бердыш Ленды описал два круга, свалил с ног первых подбежавших. Не важно. Толпа вырвала поручень из основания и помчалась гурьбой — и это было главное.

Двадцать шагов. Рев, раззявленные рты, бессмысленный блеск глаз… полно стали.

Конец?

Дебрен ударил молнией, даже поджег кому-то кожух и шапку, осмолил брови. Безрезультатно — они уже не боялись, уже понимали, что он наполовину не так опасен, как эта проклятущая, обрызганная кровью сука, опустошающая Замостки, как легкий мор. Даже припаленный нападающий просто сбросил шапку и бежал дальше, доказав тем самым силу ненависти и прекрасное качество здешних кожухов.

Ленда, вдруг сделавшаяся очень быстрой, очень подвижной, вклинилась между передними, закружилась, сокращая дистанцию, добралась до трех, беспомощных со своими слишком длинными вилами и цепами.