Берта виделась с Лоуренсом и Холденом только за ужином. Но портреты предупредили ее, что не стоит им рассказывать о долгих беседах в гостевом крыле. Она предпочитала сидеть молча, уткнувшись в свою тарелку. Лоуренса это вполне устраивало, никто не отвлекал его от рассказов о себе и своих делах. А Холдену если и не нравилось ее поведение, то он просто молчал и делал вид, что не замечает происходящего с Бертой. Ханна же прекрасно видела, что молодая хозяйка замка сильно изменилась. Хотя Берта и раньше была не слишком разговорчива, теперь же добиться от нее и одного слова было невозможно. Ханна с тоской вспоминала те прекрасные вечера, которые они проводили в библиотеке, пока Лоуренс был в отъезде.

Экономка подозревала, что Берта серьезно больна, и даже сообщила о своих подозрениях Лоуренсу. Но тот только отмахнулся, успокоив Ханну не слишком правдоподобной, на ее взгляд, отговоркой, что Берта до сих пор никак не придет в себя после болезни.

Ханне казалось, что дело тут совсем в другом. Она заметила, что Берта все меньше внимания уделяет тому, что ей раньше нравилось. Она совсем забросила чтение и прогулки. Подготовка к свадьбе ее тоже не интересует. Все больше времени она проводила в гостевом крыле. И тяготилась присутствием любого, когда была в картинной галерее.

Экономке очень хотелось узнать, что же происходит в душе ее новой хозяйки, но она была слишком хорошо вышколена, чтобы приставать к Берте с личными разговорами.

В конце концов, решила Ханна, если ей захочется поговорить со мной, я всегда буду рада выслушать ее. А сейчас из-за полного безразличия Берты к собственной свадьбе у меня только прибавилось дел!

До обручения, которое должно было состояться в Мэллори-холле, оставалось меньше недели. Но Берта была все так же безучастна. Она механически, как кукла, примеряла роскошное атласное, шитое речным жемчугом платье, соглашалась со всем, что предлагала ей Ханна, даже когда ее предложения противоречили друг другу, — лишь бы примерка закончилась быстрее!

Каждый час, проведенный вне общества картин, казался ей пыткой. Берте так хотелось снова посмеяться с предком Лоуренса, который жил во времена Французской революции и лично знал Робеспьера. Или обсудить свадебный наряд с дочерью первого Лоуренса Мэллори. С самим основателем рода Берта не решалась даже поздороваться. Его портрет висел в самом конце галереи, и она предпочитала не ходить туда. Основатель рода был очень похож на своего потомка, но в его глазах проглядывали не ирония и холодность, как у Лоуренса, в них светилась жажда обладания, столь сильная, что по коже Берты тут же начинали бегать мурашки, если она случайно видела его лицо.

Все портреты были рады тому, что их род возродится и Берта будет стоять в основании нового поколения графов Мэллори. Но только старая графиня, в честь которой и была названа Тереза Мэллори-Спенсер, проявляла недовольство этой свадьбой. Она постоянно напоминала Берте о семейном проклятии. Ведь только ей удалось умереть в своей постели в здравом уме и без мук от болезни, которая никогда не будет излечена, — от старости.

Но Берта предпочитала отмахиваться от этих предупреждений. Ей казалось, что она стала частью этой семьи. Теперь она хотела закрепить свой статус официально. К тому же Берта видела, что все ее новые друзья хотят увидеть наследника рода Мэллори.

Минуты просветления становились все реже и реже. Берта уже и сама перестала понимать, где ее фантазии, а где реальность. Ей начало казаться, что в ее беседах с портретами нет ничего ненормального. А когда представители рода Мэллори стали выбираться из своих золотых рам, чтобы прийти к ней ночью и прогнать ее страхи, Берта окончательно убедилась, что она просто может то, чего никогда не добиться другим.

Теперь ей не надо было ходить в гостевое крыло. И Берта почти весь день сидела в своей комнате, тупо уставившись в одну точку и шевеля губами.