|
Отведя глаза, я смог избежать зрелища этого немилосердного гурманства, однако оставались звуки. Это все, что я смог сделать, чтобы удержаться от желания с криком вскочить на ноги и выброситься в окно. Лишь теперь могу я оценить трагикомический подтекст этой сцены. Ах, красота, ах, любовь, ах, сладкая идиллия всепоглощающей страсти. Пока они ели и беседовали, беседовали и ели, и снова ели, в животе у меня урчало, как в кратере вулкана с лавой. Элиза не говорила ничего. Я молчал. Она потягивала вино. Вид у нее был смущенный. Я, еле живой, прихлебывал консоме и щипал тост. Однажды Робинсон вовлек меня в разговор с миссис Маккенна – ну, не совсем вовлек, скорее опять поставил на место. Упомянув о птичьей охоте в Коронадо, он спросил меня, умею ли я стрелять. Когда я покачал головой, он сказал:
– Жаль. Говорят, здесь хорошие зуйки и в изобилии водятся бекасы и кроншнепы, а также черные казарки. Клянусь, он так и сказал. – Звучит захватывающе, – отозвался я. Я не собирался насмехаться, но так получилось. Робинсон нахмурился в ответ на мое непочтительное поведение, но мимолетная сдержанная улыбка Элизы стала для меня кратким утешением. Примерно в это время к нашему столику подошел познакомиться и поприветствовать Элизу мэр Сан‑Диего – человек по фамилии, если не ошибаюсь, Карлсон. Мне он показался чрезвычайно молодым, несмотря на длинные, подкрученные кверху усы. Своим рукопожатием, как и Робинсон, он едва не раздавил мою ладонь. Мои силы уже иссякали, а Карлсон с Робинсоном все разговаривали, причем Робинсон сетовал на нехватку и плохое качество сигар с начала Кубинского восстания. Карлсон предлагал ему отправиться вечерним поездом из гостиницы в старый Мехико, где тот мог бы купить себе любые хорошие сигары, какие пожелает. Нет времени, отвечал Робинсон – полагаю, опять для моего сведения. Труппа уезжает в Денвер сразу после окончания спектакля. К этому моменту терпение мое кончилось. Что, именем Бога, я здесь делаю в компании Робинсона и миссис Маккенна, если сумел перенестись через пропасть в семьдесят пять лет, чтобы побыть с Элизой наедине? Я был уже готов просить ее выйти со мной, но здравый смысл все же возобладал. Вряд ли она была в таком расположении духа, чтобы сносить настойчивые требования. И все же надо было как‑то вызволить ее оттуда. Придумав уловку, я наклонился к Элизе и как можно тише позвал ее по имени. Она подняла глаза от чашки с консоме, с напряжением глядя на меня. Я вспомнил, что надо называть ее «мисс Маккенна», но тут же об этом забыл. – Мне нехорошо, думаю, надо подышать свежим воздухом, – сказал я. – Вы не хотели бы… – Я отведу вас в номер, – вклинился Робинсон. Вероятно, я говорил недостаточно тихо. – Что ж… Я замолчал, когда он повернулся, чтобы призвать метрдотеля. Уж не собирается ли он поступить по‑своему? Обнаружит, что у меня нет ни комнаты, ни багажа, ничего? – Мне просто нужно подышать, – уверил его я. Он равнодушно посмотрел на меня. – Как угодно. – Элиза, пожалуйста, пойдемте со мной, – сказал я, понимая, что, лишь взывая к ее сочувствию, смогу преодолеть сопротивление Робинсона. – Мисс Маккенна, – громко произнес он в свою очередь, – должна заботиться о своем здоровье. Я решил его проигнорировать – другого выхода не было. – Прошу вас, помогите мне, – умолял я Элизу. Робинсон громовым голосом сообщил мне, что мое поведение становится оскорбительным. – Довольно, – оборвала его Элиза. Когда мы поднялись, глаза наши встретились, и я понял, что мой успех весьма условен. Она собиралась выполнить мою просьбу, но не из‑за сочувствия ко мне, а просто чтобы избежать сцены и, быть может, – эта мысль вдруг охладила меня – избавиться от меня где‑то в другом месте. |
