Здесь,
именно здесь было что-то тревожное, новое, неведомое, норовившее поймать его
и лишить свободы.
Бессмысленные раздумья. Наверное, лучше всего уйти, создать дистанцию и
обрести безопасность. Клерфейт прекрасно понимал: Гэм пока не осознает того,
что творилось в его мыслях, того, что порождало в нем нерешительность и
недоверие к себе самому; но вместе с тем он вполне отдавал себе отчет, что
речь теперь идет о чем-то необычайно важном, требующем продуманного подхода,
и сиюминутные всплески второстепенных чувств необходимо исключить. Иначе
впоследствии он дорого поплатится, ибо все это обернется против него. Он
хотел удержать, завоевать, владеть -- и потому должен был сперва распознать
опасность и увидеть, насколько собственная атака успела его ослабить, ведь
воевал он сам с собой.
Вот почему он неожиданно попрощался. Внешне бесстрастно.
-- Я приду снова... скоро... -- Слова прозвучали чуть слишком
проникновенно. Он это заметил. И оттого добавил: -- Может быть.. -- Опять
ощутил какую-то фальшь, уклончивость. Шагнул к двери и уже на пороге
обронил: -- Сегодня я застрелил твоего мужа...
Но за спиной осталась тишина.
II
Гэм любила обхватить ладонями хрусталь и ощущать его прохладу. Любила
осязать кожей прикосновение бронзы, смотреть в чистую прозрачную воду.
Странно манила ее всегда и гладкая чешуя рыб. Или, например, взять в руки
голубя и чувствовать под опереньем его живое тепло.
Она путешествовала. Это более всего подходило к ее зыбкому настрою.
Долго она не задерживалась нигде -- не любила привыкать. Привычка влекла за
собой обязательства, привязывала к деталям и тем портила единство целого. А
ей хотелось именно целого.
Однажды вечером она прилегла на кушетку в гостиничном номере. Рядом
лежали на кресле разные мелочи, которые она решила держать под рукой.
День выдался безоблачный, но уже совершенно осенний. В оконном проеме
темнели резкие контуры деревьев парка. За ними раскинулось небо, у верхнего
края окна оно было нежно-голубое и яблочно-зеленое, а книзу цвет плавно
перетекал в оранжевый и густо-розовый. Вместе с кронами деревьев,
прорисованными четко, до мельчайших веточек, оно казалось японской гравюрой.
Гэм не шевелилась, спокойно дышала. Там, за окном, был мир. А больше не
было ничего, только вот этот час. Ровные ряды деревьев, их уже и помыслить
невозможно с листвой -- так приостановили биенье жизни мерцающие небеса.
Какая тайна: дышать -- и чувствовать, как дыхание медленно пронизывает
твое тело и вновь откатывается в спокойном ритме; загадочная волна, что
приходит и несет жизнь к берегам твоих легких и вновь отступает, набухает и
опадает по закону, который есть чудо и заключает в себе всю и всяческую
жизнь. Кто отдается этой волне, всегда будет спасен и защищен. Дыхание и
ожидание завершают любую судьбу. В глубоком дыхании таится смысл бытия. |