— Всё больше не могу, — сказал я и, осторожно опустив тело Алёшки на камни, рухнул на землю, от усталости даже не заметив, что упал на острые камни.

Майор стонал, не поморщился от боли, он лежал тихо, не шевелясь, широко открыв свои большие голубые глаза и устремив их в небесную высь. О чём он думал, я не знал, но догадывался. Алёшка прощался с нами, с горами, с небом. Он просто прощался с жизнью. Майор ни о чём не жалел и себя он не жалел, нет! Он не боялся смерти, ибо всегда готовился к встрече с ней, но сейчас его грызла тяжёлая обида, обида за то, что подвёл своих товарищей, будто виноват был в своём ранении. Алёшка жалел, что стал грузом, балластом, тянувшим всех нас на дно, ибо прекрасно понимал, что ни за что на свете мы не оставим его здесь, тем более не бросим живого.

Я отошёл чуть в сторону, дабы оглядеться. Ситуация, в которую попала группа, была не из лёгких. Мы сбились с дороги, или нас заставил это сделать полковник Дентен, хитро расставив на нашем пути засады и заслоны, я не знаю, но только загнали они нас в тупик. Мы вышли на горное плато, вернее было бы сказать, на террасу. С двух сторон оно заканчивалось крутыми обрывами, уходящими отвесными стенами вниз, в долину. Впереди терраса упиралась в горный склон. Но по нему невозможно было идти, так как он состоял из мелко каменной крошки, которая осыпалась под ногами при каждом шаге. И наша попытка подняться вверх потерпела крах. Оставался один выход — назад, но там нас ожидал полковник Дентен со своим отрядом.

— Сейчас отдохну чуть-чуть, и пойдём дальше, — сказал я прапорщику. — А вообще надо готовится к бою Димочка. Не подумай, что я запаниковал, нет Димон, я не паникую, а говорю истинную правду, как командир твой, и бой этот или следующий будет у нас последний, я не смогу тебя вывести отсюда, а Алёшку вынести. Простите уж меня, поэтому давай братишка обнимемся и попрощаемся, а то потом можем и не успеть. Вдруг случай не представится!

— Я не боюсь умирать, Санёк! Мы ведь себе сами такую судьбу выбрали, меня никто не заставлял идти в армию, добровольно пошёл, без тени сомнения в правильности своего выбора. Жаль только, что далеко от дома умирать придётся и по русскому обычаю переодеться в чистое бельё нет возможности. Это, пожалуй, в моей грядущей смерти то единственное обстоятельство, которое меня искренне удручает и более всего сейчас занимает. Стыдно ведь перед Ним, — кивнул Димка головой вверх, — в грязном белье представать.

— Не волнуйся! Я думаю, Он поймёт и простит нас…

Я не успел даже закончить фразу, как вдруг из-за наших спин вылетели два вертолёта. Они на бреющем полёте пронеслись почти над головами. Конечно, нас заметили сверху, да к тому же сообщили и те, которые были рядом со снайпером, что подстрелил Алексея.

— Командир, может, давай я понесу Алёшку? — подошёл ко мне Димка, — я всё-таки старшина отряда. Ты весь выдохся, или давай отдохнём подольше! Какая разница, коли, нас обнаружили. Далеко уйти нам не дадут, а если идти, то давай, я понесу майора! — Повторил он в который раз своё предложение.

— У тебя самого, Димыч, рёбра сломаны, будешь только мучиться. Куда тебе нести? А потом куда нам идти? Всё, Дима! Они нас загнали! Ты как думаешь, почему они нас с вертолёта не обстреляли, да потому, как наш «друг» Дентен, наверняка уверен, что мы никуда не денемся. Значит, Дима, мы в ловушке.

— А я проверю сейчас, — сказал Димка и, встав в полный рост, пошёл вперёд. По нему действительно никто не стрелял, да этого и не нужно было делать, ибо мы действительно оказались в западне.

Предложение полковника Дентена

У меня в кармане разгрузочного жилета неожиданно заработал радиотелефон, захваченный нами несколько часов назад часа назад при разгроме патрульной группы морской пехоты.