Я присмотрелся к его карте повнимательней. Правый фланг первой позиции занимала не бригада, а два полка из дивизии Фока.

    – Вы считаете первую линию слишком длинной, чтобы всю ее оборонять силами бригады?

    – Да. К тому же в резерве я хочу иметь именно свои части.

    – Та-а-к, а эти штриховки – минные поля? Тогда почему у вас они в основном сзади, спереди только две маленьких кляксы, а у Фока сзади их вообще нет, зато спереди все засеяно сплошняком?

    – У меня оставлены коридоры для контратак. Эти же коридоры, когда их расположение станет известно японцам, приведут их под пулеметный огонь с флангов. В способность Фока организовать хоть грамотную контратаку, хоть фланговый обстрел из пулеметов я не верю, поэтому спереди такая конфигурация. Ну, а сзади… своих людей я уже неоднократно тренировал на отход через минное поле и буду это постоянно делать на месте, а вот Фок…

    – Если бы Фок, да со своим штабом, пробежался по минам, оно бы было замечательно, – усмехнулся я, – только их-то вот там и не будет, а солдатиков жалко… Кстати, вы с ним вроде встречались?

    – Да. Весьма неприятный человек. И ладно бы при этом он был знающим офицером… Дивизия производит удручающее впечатление. И не только на фоне нашей бригады, а вообще.

    – А Восточно-сибирская бригада?

    – Сборная часть в процессе формирования. Командира нет, половины штаба тоже…

    – У меня есть сильные подозрения, что скоро ее командиром будет назначен Кондратенко, – заметил я.

    – Роман Исидорович? – вскинулся Каледин.

    – Вы что, знакомы?

    – А как же, с Академии Генштаба. Очень толковый офицер, просто великолепная кандидатура! Ну, если вам удастся организовать его назначение, ситуация, я думаю, сильно улучшится.

    – Удастся, не волнуйтесь. Возьму-ко я это дело на особый контроль…

    Я сделал еще пометку в блокноте. Действительно, раз уж его и без нас туда назначат через полгода, то почему бы не ускорить это дело?

    Вечером я напросился в гости к Гоше.

    – Появилась тут у меня проблема морального плана, – сообщил я ему, – и хотелось бы с тобой посоветоваться.

    – Очень интересно, – пододвинул мне стул Гоша, – обычно ты с их решением никаких трудностей не испытываешь…

    – Старею, наверно, – пожал плечами я, – в общем, такое дело. Оказывается, к основной русской пушке, полевой трехдюймовке, вообще нет фугасных снарядов! Как так ухитрились, я до сих пор не могу понять. Это, конечно, совершенно недопустимо. Так вот, я вижу тут два пути. Первый состоит в том, что я отправлю на имя военного министра, коим у нас сейчас торчит Куропаткин, бумагу с описанием неправильности этой ситуации. В ответ получу, скорее всего, какую-нибудь отписку…

    – Или ничего, – предположил Гоша.

    – Нет уж, неважно какого, но ответа я добьюсь. Потому что сразу после начала войны к этой бумаге будут прикладываться рапорты артиллерийских офицеров о том, что так жить нельзя.

    – Да уж, при Сталине такой набор документов вполне потянул бы на хороший приговор…

    – И у нас так должно быть, если не хотим просрать все подряд.