— О! Я счастлива знакомством с ней. Присаживайтесь, Вовик, пожалуйста. Хотите чаю?

— Ещё как хочу! А она…

— Понимаете, все её считают злой, непослушной, неискренней, удивляются, как я могу общаться с ней, даже презирают меня за это. Но она ведь такая маленькая…

— Про неё ещё говорят, что она лживая, — осторожно сказал Вовик, разомлевший от счастья.

— На неё возвели столько клеветы, особенно её бабушка Ирэна! А она… — Анастасия Георгиевна молитвенно сложила руки на груди. — Вам, Вовик, она, видимо, понравилась, да?

— Да… — И Вовик не услышал собственного голоса: ведь он впервые откровенно признался в этом не только самому себе, но и постороннему человеку.

— Я сразу заметила ваше высокое и прекрасное чувство! — восхитилась Анастасия Георгиевна. — Такой нам больше не найти! Я принесу варенье. Вас не шокирует, что я принимаю вас на кухне? Я просто привыкла быть здесь с самыми близкими. И с НЕЙ мы здесь провели немало счастливейших, незабываемейших часов….

Она ушла, а Вовик вскочил, еле сдерживаясь, чтобы не запрыгать и не заорать от внезапного счастья. Ведь подумать только: Вероника — милая, очень, очень, очень воспитанная девочка!!!!! Все на неё клевещут!!!!!!!! Особенно бабушка Ирэна! Особенно!.. И, конечно, ОНА ему сразу понравилась… Вовик, обессиленный, сел.

— Я ужасно довольна, у меня просто нет слов благодарности за то, что вы полностью разделяете мое мнение о ней, — оживлённо и весело говорила, вернувшись на кухню с несколькими банками варенья в руках, Анастасия Георгиевна. — А ведь чего о ней только не наслышишься, правда, Вовик? Например, эта самая бабушка Ирэна упорно, с настойчивостью, достойной лучшего применения, распространяет слух, что наша любимица, дескать, блохастая…

— К… к… клевета! — с запинанием на первом звуке вырвалось у Вовика. — Нельзя так про человека!!!

— К… к… к… — Анастасия Георгиевна словно чем-то подавилась. — Какого человека??? Вы о ком?

— О Веронике, конечно… А вы?

— А я, конечно, о Джульетточке, — сверхразочарованно произнесла Анастасия Георгиевна. — А вы… а я-то думала… надеялась… черпала силы…

— Я тоже думал… — ещё более сверхразочарованно произнес Вовик. — Тоже надеялся… тоже черпал силы… Начали-то вы про Веронику…

Анастасия Георгиевна машинально взяла банки с вареньем и ушла, вернулась и, собирая со стола чашки и блюдца, спросила упавшим голосом:

— Значит, всё то хорошее, что вы утверждали, к Джульетточке не относится?

Конечно, обескураженному и, главное, совершенно сбитому с толку Вовику хотелось упрекнуть Анастасию Георгиевну, что всё-таки нельзя о собаченции говорить как о девочке, а о девочке-то и забыть! Но он помнил, ЧТО она сказала о милой, очень, очень, очень воспитанной девочке Веронике, и ответил:

— Всё хорошее относится и к Джульетточке.

Вот опять, уважаемые читатели, мне придётся прибегнуть к уже несколько раз использованной мною в нашем повествовании формуле: так бывает в жизни. А что поделаешь? Да, и в этом конкретном случае придётся повторить, что бывает в жизни, когда, впервые столкнувшись в ней с чем-нибудь, мягко выражаясь, не очень хорошим и узнав на себе, как это не очень хорошее может воздействовать на других, и сам сделаешь это! И Вовик, познав, чего можно достичь ложью, но предварительно чуть ли не весь став краснокожим, солгал Анастасии Георгиевне. Ведь на самом-то деле Джульетточки он терпеть не мог! Но ему требовалось, просто необходимо было, душа просила услышать о милой, очень, очень, очень воспитанной девочке Веронике добрые слова!

И он услышал следующее:

— Спасибо вам, Вовик, за хотя бы тёплое отношение к Джульетточке.