|
Милостивый государь дядюшка, покорнейший Ваш племянник Николай Раевский 24 мая Винница.
Милостивый государь дядюшка! Во-первых, осмеливаюсь Вас, милостивый государь, просить немедленно доставить к матушке: она, услышав, что было дело, будет обо мне беспокоиться. Я имел счастье быть во всех трёх делах, которые здесь случались. Обстоятельно теперь описать их не могу, теперь мы на маршу, отдыхаем; и я пользуясь сим временем, чтобы к Вам, милостивый государь дядюшка, писать; при первом случае уведомлю о всех обстоятельствах. Я надеюсь, что имя моё и в реляции не забыто. Мы теперь разделены на разные корпуса, дабы отрезать ретирующегося неприятеля от колонны. Надеюсь, что ещё вскоре будет дело порядочное. Извините меня, что я так коротко и на такой бумаге пишу. Мы лежим на пашне. Не знаю, можно ли будет запечатать сие письмо. Имею честь пребыть с глубочайшим почтением. Милостивый государь дядюшка, покорнейший Ваш племянник Николай Раевский 7 июня на маршу.
Милостивый государь дядюшка! Третьего дня мы были в деле, которое славно по опасности, в которой мы находились, и, конечно, мы Богу обязаны нашим спасением; их было вшестеро нас больше, и имели — не смею сказать — совершенно не знающего генерала. Пыль, показавшаяся вдали, помешала неприятелю нас окружить, ибо они сочли её пришедшим к нам сикурсом. С нашей стороны потеря, считая раненых, почти тысяча человек, а выиграли мы место баталии и взяли брошенных три пушки. Их потеря нам неизвестна, хотя и писали, что в шести тысячах человек, а может быть, и меньше нашего, словом сказать, победа наша ничем не радостна. Ираклий Иванович в деле так потерял голову, что от него никаких приказаний нельзя было добиться. Рекомендованы у нас все, а был в деле только один Екатеринославский полк, который очень много потерял людей; должно отдать справедливость полковнику Булгакову в его храбрости, также и чувствительность, ибо он очень плакал о потере своих офицеров. Теперь наших вместе три корпуса: наш, Леванидова и Дунина, неприятель в семи вёрстах со всеми силами и оба генерала, Костюшка и Понятовский. Нынче мы идём к ним и если они не ретируются, то будет дело опять. Я просил Михаила Ларивоновича остаться с ним, в деле. Он обещал меня употребить, он меня очень ласкает и везде хорошо отзывается, — я буду стараться заслужить его благосклонность. Имею честь Вам принести моё глубочайшее почтение и уверение об истинной моей преданности, имею честь пребыть. Милостивый государь дядюшка, покорнейший Ваш племянник Николай Раевский 9 июня, близ Заславля.
Милостивая государыня матушка! Милостивый государь батюшка! Третьего дня у нас было дело прежаркое. Мы считаемся победителями, потому что мы выиграли место баталии. Потеряли с ранеными близ тысячи человек. Так как мы не ожидали такого дела, я ещё был с казаками, которых нынче оставляю, пост мой был, по счастью, на правом фланге, где была беспрерывная перестрелка, чем мы мешали коннице переправиться через болото и напасть на нас на фланге. На левом фланге нас гнали так, как нельзя лучше. Выигрыш наш состоял в трёх пушках. Число потери их нам неизвестно. Мы нашли на месте человек двести и считаем, что раненых они увозили. Генерал наш Марков в деле слишком себя отличил. Мы считали все себя пропащими. И подлинно Бог спас: нас неприятель так окружил, но, увидя вдали неизвестно отчего пыль большую, счёл, что идёт к нам сикурс, и ретировался. Их было против нас вшестеро. У нас же никакого распоряжения не было. Всё состояло в том, что, выстроившись в одну линию, шли вперёд безо всяких резервов и, наконец, неприятель успел так переменить фрунт, что мы не приметили, как он явился против правого фланга. Тут-то мы не знали, что делать, и кой-как под картечными выстрелами выстроили против них Екатеринославский гренадерский полк. |
