Он приблизился к ней, без слов легко взял ее руки в свои, все расступились, и они начали танцевать. Вместо музыки слышался какой-то пульсирующий звук. Герда поняла, что они танцуют шотландский танец и ей нужно смотреть на ноги Сэнди и в точности повторять его движения. Это колдовские чары, подумала она, и если она сделает любую ошибку, случится что-то ужасное. Танцевать было трудно, потому что под ногами становилось сыро, и вскоре они уже танцевали на мокрых камнях. Сэнди отпустил ее руки и спустился по ступенькам к ожидавшей его моторной лодке. Герда видела, что ступеньки уходят дальше под воду. Сэнди легко шагнул в лодку, просевшую под его весом. Герда попыталась последовать за ним, но почувствовала у груди железную перекладину. Сэнди предостерегающе поднял руку. Должно быть, плохо танцевала, с болью подумала Герда. Он завел мотор, застучавший в низком беззвучном пульсирующем ритме. Лодка удалялась от берега; манишка Сэнди еще долго белела в темноте. Она вцепилась в железную перекладину и пронзительно закричала.
Герда проснулась, и крик еще звучал у нее в ушах, но она не была уверена, что это ее крик. Ощущение, что Сэнди рядом, было столь сильным, что она мгновение лежала неподвижно, погруженная в него. Потом села в постели. Сквозь шторы на окне было видно, что уже светает. Чувствуя тяжесть во всем теле, она откинула одеяло и спустила ноги на пол, еще не освободясь от сна. С трудом включила лампу, проковыляла к окну и отодвинула штору, чтобы взглянуть на часы. Четверть шестого. Она посмотрела на сад, на рощу за спускающейся к озеру лужайкой. Над высокими деревьями висел еще яркий месяц. Сад уже просматривался, но был бесцветен и тих, еще погружен в тающую таинственность своей ночной жизни, пока не оживлен непритязательностью дня. Герда в легкой ночной рубашке дрожала от холода. Тут она с изумлением увидела темную неподвижную фигуру, стоявшую на лужайке чуть справа и смотревшую на деревья на холме. Фигура была как черное пятно, однако Герда по смутным очертаниям и присущей осанке узнала Генри. Боясь, что он заметит ее, она быстро отступила от окна и села на кровать. Сердце сжалось от ужаса и боли. Она еще чувствовала легкое прикосновение пальцев Сэнди, старательно ведущего ее сложными фигурами танца. Она съежилась от страха, страха за себя, за стой рассудок, за свое будущее. Она думала об ужасном одиночестве старости и смерти, которые ей не с кем встретить. Горячие слезы наполнили глаза, и она, стеная, повалилась на постель.
Люций тоже не спал после одной из своих кошмарных ночей. Он решил сходить к врачу, хотя знал, что тот ничем не поможет, а только и будет думать, как бы вежливо выпроводить его. Нижние зубы лезли вверх, и, казалось, он может в любой момент проглотить их. Он вынул челюсть и, не нашарив тумбочку, бросил на пол. Сел, неудобно откинувшись на криво подоткнутые подушки, и глядел, как постепенно светает. Потом встал, подошел к окну, посмотреть, как первые холодные лучи солнца касаются красноватых верхушек леса. Он не мог стоять спокойно, а крутился и переступал с ноги на ногу, чтобы отвлечь боль, настигавшую то в одном месте, то в другом. Отшвырнул ногой челюсть под кровать. Надел очки и посмотрел на стол, за которым сидел допоздна, сочиняя.
Только я не погас, подумал Люций. Я еще способен свалять такого дурака. Зачем, к черту, он солгал Герде насчет Джона Форбса? Чтобы избежать неудобства, поступил прямо противоположно тому, что было в его собственных интересах. Чем дольше Герда будет лелеять мысль о Колетте, тем сильней она ее захватит. Почему он откровенно и решительно не предупредил ее? Хотел ли Люций, чтобы Генри женился на Колетте и счастливо жил в Лэкслиндене? Нет, конечно нет. Он хотел, чтобы Генри вернулся в Америку и оставил в покое его и Герду. Ему была противна его неспособность самому позаботиться о себе. Ему было стыдно своей тупости, низменной зависти к молодости Генри, своего нелепого одеревеневшего, раздираемого болью тела, которое никому не симпатично, своего ослабшего ума, своего возраста, своей смертности. |