Изменить размер шрифта - +
. Не знашь… И я тож… Не могу, никак не могу сыскать тое место. Видать, лукавый мне глаза-то отводит. Погляжу: вроде бы тое самое место, ан не то, не то… Ох, грехи наши, борони бог!.. Ну, спи, геволух… Оно и бравенько так-та: уснул человек — и уснул… никто его не трогал… слава богу, сам помер, сам. Так властям и скажем…

И тут стало темно и тихо. Замолчал кинопроектор, погас экран — так бывало, когда внезапно глох движок, дававший тот мизер энергии, благодаря которой возникала жизнь на белом полотне…

«А вот нет же! Не возьмешь!» — слепяще полыхнуло вдруг в мозгу — совсем как тогда, еще на той давней студенческой практике, когда Валентин, пытаясь обойти поверху скальный прижим над кипящей рекой Хангарул в хребтах Хамар-Дабана, как-то совсем неожиданно для себя оказался в совершенно непроходимом месте — на отвесной стене; ни тогда, ни позже он так и не смог понять, как он туда попал — просто лез шаг за шагом, а потом наступил такой момент, когда не стало пути ни вверх, ни вниз, ни вперед, ни назад, а внизу была полусотметровая пропасть. Вот тогда-то, в порыве какого-то остервенения, взметнулись в голове эти слова: «Нет, выберусь!» — и впервые для него всерьез, по-настоящему началось то, что называется борьбой за жизнь… И вот опять эти слова, эта мысль, подобно проблеску молнии, и Валентин всем своим существом сжался в тугой комок воли и мышц, не умом поняв, нет, а уловив по-звериному ощетинившимся инстинктом, что вот она, совсем рядом, — бездонная пропасть, от которой в смертной тоске и страхе извечно отшатывается все живое.

…Ясность пришла не сразу. Окружающее высветлялось, вернее — овеществлялось, медленно, постепенно. Сначала Валентин осознал, что он лежит на чем-то прохладном, мягком, затем рука его наткнулась на шершавый ствол дерева. Приглядевшись, он различил в вышине над собой черные лапы ветвей, а меж ними — редкие звезды, этаких хрупких золотых паучков с беспрестанно шевелящимися лапками лучей. По вершинам деревьев широким неторопливым прибоем прокатывался успокоительный шум с хвойной шепелявинкой. Валентин понял, что лежит навзничь на влажном мху и глубоко, жадно дышит ни с чем по прелести и живительности не сравнимым ночным таежным воздухом, сыроватым после дождя, отдающим грибами, маральником, смолой и брусникой. Чуть скосив глаза, он смутно разглядел приземистый силуэт зимовья, темного, безмолвного и как бы выжидательно застывшего. Первая и естественнейшая мысль: «Что со мной случилось?» — повлекла за собой столь же естественный ответ: да, он перенес странную и быстротечную болезнь, ибо все еще подташнивало и голова разламывалась, однако мир постепенно обретал свою всегдашнюю устойчивость, избавленную от всего бредового.

Человек исключительно здоровый, Валентин привык безоглядно полагаться на свой организм, и этот первый в жизни и такой непонятный, неожиданный сбой встревожил его, вызвал доселе незнакомое чувство полнейшей растерянности. Но геология приучает мыслить аналитически, поэтому Валентин начал с того, что принялся прокручивать в мозгу события, непосредственно предшествовавшие странному недугу.

За минувший день Валентин в приличном темпе, с неутомимостью хорошо отлаженного автомата прошел около пятидесяти километров. До приискового поселка Гирамдокана, судя по карте, оставалось еще тридцать с чем-то. Валентин мог и предпочел бы одолеть их теперь же, в один прием, без передышки, однако зарядивший с утра дождь, все продолжал моросить, а подступившая ночь начинала размывать тайгу сумеречной чернотой. Хочешь не хочешь, а надо было, не мешкая долго, отыскать хоть мало-мальски укрытое место и начать шуровать капитальный костер, что, учитывая непрекращающийся дождь, грозило стать делом малоприятным и затяжным. Валентин прекрасно понимал, что не следует с этим медлить, и однако же вычислительная машина подсознания, которая вела беспрерывный экспресс-анализ окружающего, почему-то выдавала настойчивый совет не спешить.

Быстрый переход