Если оставить в покое советские толкования, согласно которым «Остров» есть трагедия ученого, которому не нашлось места в буржуазном обществе, а если б он жил в СССР, ему бы моментально нашли полезное дело — например, увеличивать яйценоскость кур, — то самая очевидная, лежащая на поверхности тема романа — возможности биологической науки и ее моральность. До какой степени допустимо «строительство человека», хирургическое вмешательство в эволюционный процесс? Пластическая хирургия, выпрямление и удлинение конечностей по Илизарову, операционное восстановление зрения по Федорову, пересадка кожи при ожогах, переливание крови, имплантация зубов, наконец — против этих вещей сейчас возражают лишь крайние фундаменталисты. Но каждый следующий шаг — клонирование, перемена пола, искусственное оплодотворение — уже пугает нас. Основной аргумент «против» — если не считать чисто религиозных — заключается в том, что эдак можно перейти грань, за которой люди превратятся в другой биологический вид.

Можно трактовать роман как классическую моральную проблему: оправдывает ли цель средства? Ведь Моро, считавший, что это допустимо, нужного ему результата не добился, а значит, доказал, что не оправдывает. Можно видеть в нем насмешку над британским миссионерством в колониях или пародию на «Книгу джунглей» Киплинга, которого Уэллс на дух не переносил. Можно истолковать «Остров» как осуждение религиозной веры, основанной на страхе наказания (такой, какую Сара пыталась привить маленькому Берти): едва страх исчез — забыты и все моральные устои. При желании можно даже счесть его типичной уэллсовской насмешкой над системой образования, при которой знания, как религия, вдалбливаются в головы: может, если бы воспитанием зверолюдей занялся не Моро, а какой-нибудь умный и продвинутый (вроде Уэллса) педагог, они у него и стали бы людьми не хуже прочих. Можно видеть в Моро злобную карикатуру на Творца, а в звериной литании — на христианское богослужение; можно, напротив, понять роман как предостережение человеку не заноситься чересчур высоко и не брать на себя функции Бога. Можно считать, что этот роман — о трагедии науки, когда ее открытия, чистые сами по себе, люди используют во зло, а потом еще и ополчаются против нее. Можно припомнить, что иезуитские рассуждения Моро о боли частично совпадают с положениями одной из недавних статей Уэллса — боль не есть необходимость и она отомрет с развитием человека, а можно понять их как жестокий упрек Богу или Природе, подвергающим свои создания болезням и другим бессмысленным страданиям. Честно говоря, трудно найти такую тему, под которую нельзя было бы этот роман «подогнать» — разве что велосипедизм… Однако, по нашему мнению, основная мысль изложена довольно прозрачно.

«У них есть то, что они называют Законом. Они поют гимны о том, будто все принадлежит мне. Они сами строят себе пещеры, собирают плоды, рвут травы и даже заключают браки. Но я вижу их насквозь, вижу самую глубину их душ и нахожу там только зверя». Это — слова Моро. «Когда я видел одного из этих неуклюжих быко-людей, работавших над разгрузкой баркаса, как он, тяжело ступая, шагал среди кустарников, я невольно спрашивал себя, с трудом стараясь вспомнить: чем же отличается он от настоящего крестьянина, плетущегося домой после своего механического труда? Когда я встречал полулисицу-полумедведицу с ее подвижным лукавым лицом, удивительно похожим на человеческое своим выражением хитрости, мне казалось, что я уже раньше встречал ее где-то на улице в одном из городов».