Кастрюля была его.

И кухня тоже.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты был за городом?

Что за чёрт?

– Нет.

– Нет, конечно, ты не был.

И вот оно, словно удар, самое суровое из воспоминаний. Её разочарование. Острое осознание того, что он никогда не сможет быть тем, кем она хотела его видеть. Но в некотором роде, сейчас всё казалось ещё хуже. Потому что сегодня в её словах звучало не разочарование. Только честность. Осведомлённость. И принятие.

Когда то Джек олицетворяла для него будущее. Затем он унаследовал герцогство и огромное поместье, погрязшее в долгах, и ему пришлось сделать выбор, основанный на ответственности и будущем герцогства, а не на безумных желаниях юнца.

На том всё и закончилось. Но не изменяло того факта, что она варила шоколад на его чёртовой кухне. Без приглашения.

Он вновь задал вопрос:

– Что ты здесь делаешь?

– Ты поверишь, если я скажу, что это рождественское чудо?

– Нет.

Она одарила его долгим взглядом.

– Жаль. Было время, когда ты мог бы.

Он потряс головой, в тщетной попытке её прочистить. И избавить Джек от этого мнения.

– Это было очень давно.

Она вернулась к помешиванию молока. Они оба наблюдали за её движениями какое то время, пока Джек вновь не бросила взгляд на Олрида.

– Ты же скучал по мне?

Как холод скучает по жаре.

– И ещё раз, что ты здесь делаешь?

В повисшей тишине был слышен лишь тихий скрежет деревянной ложки.

– Сама себе поднимаю настроение.

Она всегда умела поднимать настроение и чересчур в этом преуспела. Именно Джек нашла секретный проход между их домами. Даже не настоящий проход. А дверцу, запирающуюся с обеих сторон, и соединяющую дальний угол его музыкальной комнаты с дальним углом библиотеки Мосби. Однажды она сдёрнула обширную коллекцию атласов отца, чтобы изучить южное полушарие, и позади них обнаружила ручку в стене.

Юный Олрид занимался ежедневной игрой на скрипке, когда за ближайшей масляной картиной, изображавшей резвившихся сатиров, раздался стук. Эмоциональный подъём, который он тогда ощутил, был делом рук исключительно леди Жаклин Мосби.

А потом он отворил дверцу, и Джек стала единственной причиной радостных переживаний. Так было всегда. До того дня, когда она уехала.

Когда он вынудил её уехать.

Она подняла кастрюлю с плиты и со сверкающей улыбкой подошла к столу.

– Если хочешь знать, я здесь, потому что у нас на кухне не нашлось шоколада.

– И поэтому следующим логическим шагом стало вторжение в чужой дом.

– Умоляю тебя, – усмехнулась она, – если дверь не заперта, это не вторжение.

– Я не вспоминал об этой двери десять лет.

Ложь.

Её губы дёрнулись.

– И к тому же, ты хорошо вооружён. Любой незваный гость, наверняка, струсит перед твоими ржавым мечом и щитом, которые, несомненно, были лучшими образцами в своём роде в средневековье.

Он посмотрел на щит у своих ног и сказал единственное, что пришло ему в голову:

– Я решил, что ты привидение.

Она склонила голову.

– Ты пьян?

– Не знаю.

Она моргнула.

– Ты пил?

– Да.

– Мне кажется, ты пьян.

– Возможно.

– Почему?

– Потому что сейчас Рождество.

После этих слов, произнесённых под влиянием виски, они оба застыли. Эбен хотел отвести взгляд, но не мог. Вместо этого он наблюдал, как её тёмные брови приподнялись, а полные губы слегка приоткрылись в беззвучном «о» , словно она поняла, что означают эти слова.

В комнате вдруг потеплело, и Эбен поспешил скрыть правду.