|
Он готовил еду и убирал квартиру. Каждый вечер он выпивал по три бутылки пива, при этом на малой громкости слушая что-нибудь по радио, пока в одиннадцать часов он не ложился спать. Он редко говорил, но я никогда не сомневался в его привязанности ко мне. Проходя мимо, он мог погладить меня на голове, когда я сидел за кухонным столом и что-нибудь читал. И еще он внимательно слушал, когда я рассказывал ему о том, как в школе у меня прошел день. Каждый вечер за ужином он требовал этого рассказа. «Ты — хороший мальчик, Френсис», — говорил он мне, и каждую пятницу вечером давал мне пятьдесят центов на карманные расходы.
Домашнее одиночество постоянно гнало меня к Врик-Центру. Я приходил туда после школы и на выходные. Не будучи одаренным певцом, танцором, художником или лепщиком, я, наконец, занялся пластической гимнастикой после того, как меня в этом убедил Лэрри ЛаСейл. Он каждого мог убедить в необходимости в чем-нибудь участвовать. Я становился где-нибудь сзади, чтобы избежать излишнего внимания к себе с чьей-либо стороны, и Лэрри ЛаСейл не смущал меня призывами встать в первом ряду среди самых низкорослых. Во Врик-центре Лэрри ЛаСейл был везде, где только можно. Он показывал, как нужно сшивать в цепь полоски кожи, как превращать старые винные кувшины в настольные лампы, а вязкую глину из тазика — в пепельницы и горшки. Он сумел приручить печально известного хулигана, грозу школьного двора Бутча Бартонё, убедив его в том, что изо дня в день работая над голосом, он может неплохо петь, пока «Умирающий ковбой» в исполнении Бутча не выбил слезы из глаз каждого, кто пришел на первое музыкальное представление Врик-Центра, которое называлось «Осенние Листья». «Но он все еще крутится на школьном дворе и пристает ко всем», — жаловался Джой ЛеБланк. Под руководством Лэрри ЛаСейла, Эдна Бучён — худая, тихая и застенчивая девчонка, стала гвоздем программы. Она украсила помещение разными безделушками и исполнила танец с всякими предметами, встречающимися в повседневной рутине жизни — с такими, как ведра или жестянки для золы. Ей рукоплескали словно звезде автострады. «Все вы — звезды», — всегда говорил нам Лэрри ЛаСейл. Ходили слухи, что сам Лэрри ЛаСейл также был звездой. Он выступал в ночных клубах Нью-Йорка и Чикаго. Кто-то принес из дома вырезку из пожелтевшей газеты, где его можно было увидеть одетым в смокинг, стоящим около афиши шоу в ночном клубе, на которой было написано: «ЛЭРРИ ЛаСЕЙЛ, ЗВЕЗДНОЕ ШОУ». Мы мало о нем знали, однако, и не задавали лишних вопросов. Мы знали, что он родился во Френчтауне, и что вся его семья уехала, чтобы поискать удачи где-нибудь еще. Лэрри брал уроки танца в студии Мадам Туасан, и еще ребенком выиграл первый приз на любительском конкурсе в Монумент-Сити-Холле, когда ему было всего лишь девять или десять. Почему он ушел от шоу-бизнеса и вернулся во Френчтаун? Никто не осмеливался спросить его об этом, хотя ходили смутные слухи о том, что у него были какие-то неприятности в Нью-Йорке. Такого рода слухи восхищали Джоя ЛеБланка. Когда он повторял их, то у него горели глаза, над которыми вверх-вниз плясали брови. Его ослепляющий талант и искрящаяся энергия отодвигали все слухи, ходящие о нем на самый дальний план. Вдобавок, атмосфера волшебства, окружающая его, дополняла его очарование. Он был нашим чемпионом, и мы все были счастливы находиться рядом с ним. Николь Ренард пришла в центр в тот же год. Она записалась в танцевальную группу. Уроки танцев она посещала еще в Албани, и поэтому на нее тут же обратил внимание сам Лэрри ЛаСейл. Я следил за тем, как ее ноги скользили по полу, и как ее белый костюм искрился отблесками света, когда она вращалась вокруг своей оси и подпрыгивала. Казалось, что во время танца она существовала в некоем собственном мире, в мире образов, изящно парящих словно птицы. |
