В голове Джесса царила полная неразбериха.

— Но… — начал он. У него была дюжина возражений. Он знал, что те рифмы и стихи, которые приходят ему в голову, — не настоящая поэзия. Однако, с другой стороны, он не мог возразить Ричу, потому что помнил, какую глубочайшую радость получал не только при чтении стихов, но и тогда, когда они рождались в его собственном воображении. Дома у него, в секретном ящичке бюро, рядом с ископаемой рыбой, пятидолларовой золотой монетой и прочими сокровищами — лежали и восемь или десять таких стихотворений, которые он сам сочинил и записал.

— Но, — сказал он, — я не знаю, как начать.

Рич дотронулся до своего камня.

— Когда мистер Крамп о них рассказывал, он упоминал, что если их соединить, то они могут творить чудеса. Сочини стихотворение о том, как их соединить.

— Но нельзя же сочинять стихи о чем попало, — сказал Джесс. — Настоящие стихи — невозможно. Они сами приходят в голову.

— Ты мне недавно сказал — попробуй. Теперь ты попробуй, — настаивал Рич.

Он протянул камень, и Джесс, после минутного раздумья, взял его. Два камня — светлый и темный — лежали у него на ладони. Джесс пристально вглядывался в них, желая, чтобы хоть что-нибудь пришло на ум.

Этот один и тот один. Ему вспомнились сочиненные им когда-то строчки. Может, они пригодятся? Он пробормотал их вслух, почти не сознавая, что произносит их перед Ричем.

Ничего не случилось. Но он знал по крайней мере одну причину — почему. Стихотворение не было закончено. Он знал это и раньше, потому-то и оставил стихотворение в покое, ожидая, пока придут остальные строчки, какими бы они ни были.

Рич сказал решительно:

— Тебе бы лучше сделать это побыстрее. Волк возвращается.

В воздухе вновь повеяло страшным холодом. В небе на севере вновь ослепительно сверкало под черными облаками, и пронизывающий ветер, вызванный приближением Волка, задул им в лицо.

Джесс отметил это краем глаза как нечто любопытное, и только — он был слишком погружен в свои стихи, чтобы чего-либо испугаться. Что же там дальше? У него ведь были две строчки о необычном арифметическом действии — о том сложении сердец, которое было для него так понятно, хотя он и с трудом разбирался в математике, с которой легко справлялся Рич. «Один и один» означало, вероятно, то, что имел в виду премьер-министр, когда говорил, будто узлы, которыми свяжут Фенриса, не могут быть завязаны одной парой рук.

Глядя на камни, Джесс нашел их, две последние строки, согласующиеся с началом стихотворения, и победно рассмеялся, хотя тьма вокруг него сгущалась все больше.

Он повторил снова все стихотворение, вызывающе и громко, чтобы слышать его сквозь рев ветра, и не заботясь о том, слышит ли его кто-нибудь.

И когда он закончил, драгоценные камни сдвинулись воедино. Они соединились, сомкнулись, образовав диск.

Глава 22

Поражение Скримера

Джесс взглянул на лицо Рича. Но это было чужое лицо — бледное, тонкое, худощавое, обрамленное рыжими волосами. Вдруг он с изумлением понял, что это не чужое, а знакомое лицо, — что это лицо, которое он видел, глядя в зеркало.

Но в то же время он находил в нем и Рича, сурового Рича с густыми бровями и гривой черных волос.

У Джесса голова пошла кругом. Взгляд его затуманился, раздвоился, и ему почудилось, будто он видит мир сразу двумя парами глаз. Все вокруг потемнело, и он крикнул во тьму:

— Что происходит? Кто я такой? — и открыл глаза.

Теперь он знал, кто он такой. Он был Ричем и Джессом. Они слились, как сливаются капли воды в одном потоке могучей реки.